Анонимные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

— Черт, — выдыхает он, хватаясь сзади за мою толстовку. — Твоя киска — самое совершенное, что я когда-либо видел.

Передняя часть его бедер касается задней части моих, и ощущение холодной, мягкой ткани посылает волну удовольствия к моему клитору.

Он смягчает свой тон.

— Это будет больно. Если ты скажешь мне остановиться, я остановлюсь. Если ты этого не сделаешь, тогда… — я вздрагиваю, когда он проводит сложенным ремнем по моей спине. — Я остановлюсь, когда сочту нужным. Поняла?

Я киваю.

— Нет, — рычит он, наваливаясь на меня всем весом, наклоняясь так, что его дыхание снова обжигает мне ухо. — Используй слова.

— Да, — прохрипела я. — Я поняла.

У меня слюнки текут. Мое сердце бьется об алтарь. Ожидание мучительно и…

Ремень свистит в воздухе и быстро и неожиданно опускается на мою задницу. Боль взрывается на моей коже, рубец пульсирует и покалывает одновременно. Крик вырывается из моего горла и разливается по алтарю.

Позади меня Анджело замирает.

— Используй слова, Рори.

Стиснув зубы, я на несколько мгновений успокаиваю дыхание. Пульсация на моей ягодице превращается в тупую боль, и, к моему удивлению, меня захлестывает волна удовольствия.

— Ещё раз.

Стон вырывается глубоко из груди Анджело, и моя киска сжимается вокруг него. Не говоря больше ни слова, он пинает своей ногой по моей, заставляя меня раздвинуть ноги шире, а затем его ремень ударяет снова. На этот раз я дергаюсь вперед, постанывая от ощущения, как мои соски трутся о подкладку толстовки. Моя киска жаждет такого же трения, и я встаю на цыпочки, выгибая спину навстречу ремню.

— Кажется, тебе нравится, когда тебя наказывают, — говорит он.

Он снова пинает меня по ноге, и на этот раз я раздвигаю ноги так широко, что прохладный ветерок касается моих влажных губ. Позади меня скрипят половицы. Затем я чувствую легкое дыхание у своего клитора, прикосновение щетины к внутренней стороне бедра.

О, святая ворона. Анджело стоит на коленях позади меня, его рот всего в миллиметре от моей киски. Я инстинктивно выгибаю спину и опускаюсь на него. Но сильная рука сжимает верхнюю часть моего бедра задолго до того, как я успеваю почувствовать жар его губ на своем клиторе.

— Ну-ну, Рори, — хрипит он сдавленным от вожделения голосом. — Это будет считаться прикосновением. И было бы неправильно прикасаться к тебе, не так ли? Ты — занятая женщина, — его голос мрачнеет. — Протяни руку и раздвинь её для меня.

Тяжело дыша, я делаю, как мне говорят, протягиваю руку и раздвигаю. Мои колени подгибаются от вибрации его стона, доносящегося до моей киски.

— Тебе нравится искупать свои грехи, не так ли, детка?

Я прикусываю губу зубами. Господи, мне нравится, когда он называет меня деткой.

— Знаешь, как я могу это понять?

— Как? — хрипло спрашиваю я, хотя знаю, что он собирается сказать. Потому что я это чувствую. Оставляя влажный, горячий след по моей ноге.

Раздается шорох, а затем внезапно что-то мягкое и шелковистое накрывает мое лоно, скользя по моему клитору и по складкам моей киски. Сильным пальцем он обводит вход в мою дырочку, зажигая каждое нервное окончание в моем теле.

Анджело вытягивается во весь рост, затем бросает что-то передо мной на алтарь. Это его шелковый платок, и, к моему смущению, бледно-голубая ткань теперь в темно-синих пятнах от моих соков.

— Так намокла из-за мужчины, который не является твоим женихом? — он наклоняется, берет ткань и подносит ее к моему лицу. — Это заслуживает ещё одной порки.

Он снова хлещет меня без предупреждения, и чистая, горячая боль пронзает меня самым восхитительным образом. Что, черт возьми, происходит? Но теперь, когда я почувствовала, как коктейль из боли и удовольствия разливается по моим венам, словно капельница, я жажду большего.

Когда ветерок овевает мою плоть, когда он возвращает ремень на место, я снова напрягаюсь. Но потом он мягко ложится на изгиб моей задницы.

— Я думаю, ты получила достаточно наказаний для одного дня, Рори, — шепчет Анджело со злобой в голосе.

Уже?

— Нет, — умоляю я. Зажмурив глаза, я чувствую приближение оргазма, и я бы все отдала, сделала что угодно, чтобы довести это до конца. — Не останавливайся.

— Ещё один удар моим ремнем, и ты кончишь в церкви. Никакое количество исповедей не спасет твою душу от этого.

В щемящей тишине я слышу шорох его брюк. Лязг застегивающегося ремня. Затем его тяжелые шаги становятся тише по мере того, как он направляется к двери.

Он серьезно бросает меня вот так?

Его глубокий, повелительный голос эхом разносится по проходу. В этом есть что-то суровое.

— Делай то, что ты должна сделать, будь то покончить с собой или воспользоваться кабинкой для исповеди. Я буду ждать тебя в машине.

А затем с тяжелым стуком закрывающейся двери он уходит.

Глава двадцать первая

Бальный зал в Visconti Grand Hotel такой же безвкусный, как и сам Альберто. Позолоченные портреты умерших предков, о которых я никогда не слышал, смотрят на меня сверху вниз. Центральный купол представляет собой имитацию картины Микеланджело в Сикстинской капелле, и золото блестит на каждой видимой поверхности.

У меня от этого болит голова. Просто ещё одна гребаная причина, по которой меня здесь не должно быть.

Повернувшись спиной к морскому порту, я прислоняюсь к открытым дверям патио, сминая пачку сигарет в кармане смокинга. Ещё не слишком поздно уйти. Я уверен, Альберто этого не заметит, он будет слишком занят, демонстрируя свою горячую молодую невесту любому старому ублюдку, который согласится его выслушать.

Горечь обжигает мне горло, и, несмотря на соленый холод, пробегающий по моим плечам, я начинаю сгорать.

Легкий удар по моей руке заставляет меня стиснуть зубы. Я лениво перевожу взгляд влево, натыкаясь на дерьмовую ухмылку Бенни. В уголке рта у него зажата сигарета, как будто он просто собирается выйти на улицу покурить.

— Ты становишься здесь завсегдатаем, cugino. Где два других мушкетера?

— У Рафа дела в Вегасе, а Габ… — я замолкаю, проводя языком по зубам. Габ заявился в мой пентхаус два дня назад, требуя ключи от дома наших родителей. С тех пор он был там, срывая обои и светильники, слушая рок-музыку, от которой у меня кровь идет из ушей. — Занят, — заканчиваю я.

Он издает смешок и выходит во внутренний дворик, чтобы закурить сигарету. Он протягивает мне пачку, но я качаю головой.

— Габ всегда чертовски занят. Ну что ж. Я уверен, что они будут на следующей.

Нахмурившись, я отрываю взгляд от банкетного зала и пристально смотрю на него.

— Что ты сказал?

Он делает длинную затяжку, затем указывает сигаретой в сторону гостей, разбросанных по танцполу.

— Это не первая вечеринка по случаю помолвки Большого Ала и уж точно не последняя. Я уверен, что Раф и Габ застанут следующую.

Раздражение проникает под мою кожу. Он, конечно, прав. Рори — не первая молодая, горячая штучка, в которую Альберто вонзил свои когти, и когда он добьется от нее того, чего хочет, она будет отброшена в сторону, а ее место займет следующая.

Он сумасшедший. Я сумасшедший.

— Эй, куда ты идешь?

Но голос Бенни уже стал шепотом на ветру. Повернувшись спиной к банкетному залу, я спускаюсь по ступенькам на пляж внизу. Быстро, по две за раз, направляясь дальше в тень, где золотые огни зала не могут достать меня. Когда бетон под ногами превращается в песок, я останавливаюсь и прислоняюсь к дереву.

Облачко конденсата слетает с моих губ, когда я тяжело выдыхаю.

Черт, я ненавижу это место. Я ненавижу Клан Бухты, и я ненавижу ее.

Особенно я ненавижу ее. Меня бесит, что она именно такая, как мне нравится: девушка, которая не отступает, когда я поступаю с ней по-своему. Я ненавижу звук, который она издает, когда мой ремень касается ее задницы. Я ненавижу оттенок красного, который приобретает ее кожа, и то, как это чертово кольцо сверкает у нее на пальце, когда удовольствие заставляет ее руки сжиматься в кулаки.