Вирджиния Эндрюс - Хевен
– Леди и джентльмены, встаньте, пожалуйста, и откройте страницу сто сорок семь, теперь все вместе споем наш любимый гимн, – давал указания преподобный Уэйланд Вайс.
И идем мы с Ним,
Говорим мы с Ним,
говорит Он: мы чада его.
И поющий глас раздается,
Никем еще
Не слыханный до того…
От пения на душе становилось легче, я почувствовала себя даже счастливой – до тех пор пока не увидела Фанни, сидящую в первом ряду рядом с Розалин Вайс. Фанни даже не повернулась посмотреть, нет ли в задних рядах кого из ее бывшей семьи. Возможно, она надеялась, что мы не придем.
У меня дыхание перехватило, когда она повернулась в профиль. Как же она была красива в белой меховой шубке, шапочке под стать шубке и с меховой муфтой. Хотя в церкви было крайне жарко, Фанни оставалась при всех мехах и была уверена, что с задних рядов все увидят ее муфту. Чтобы продемонстрировать себя, она время от времени вставала и выходила в маленькую комнату с правой стороны зала, потом, проведя там короткое время, медленно проплывала в обратном направлении и чинно садилась рядом со своей новой матерью.
Разумеется, это давало возможность всем разглядеть новый наряд Фанни, включая белые ботиночки с меховой отделкой по верхнему краю.
Когда служба завершилась, Фанни встала рядом с преподобным Вайсом и его высокой женой и обменивалась рукопожатиями со всей конгрегацией. Люди считали себя обделенными, если они лишались шанса пожать руку преподобному или его жене, прежде чем уйти и приступить к шести дням напряженной грешной жизни, чтобы прийти потом и получить прощение. Казалось, что чем больше грешит человек, тем больше его любит Бог за то, что имеет возможность отпустить ему так много грехов.
Если Бог так любит грешников, то видеть у себя в церкви Люка Кастила должно было доставлять ему огромную радость. А раз так, почему бы ему не приклеить отцовы ноги к полу, и пусть он тут остается насовсем?
Очередь попрощаться за руку продвигалась медленно. С нами никто не заговаривал, хотя некоторые кивали. Внутрь задувал холодный ветер, как только кто-то выходил и открывал широкие двойные двери. Всем, но только не мне, хотелось коснуться руки здешнего представителя Бога на земле, красивого, сладкоречивого преподобного Вайса, а если не его, то его жены или их новообретенной дочери.
Фанни стояла, как очаровательная принцесса, – в своей дорогой белой шубке и ярко-зеленом бархатном платье, которое она то и дело демонстрировала, выставляя вперед то одну, то другую ногу, словно расшаркивалась. На какое-то время я забыла о своих утратах, о предстоящих мне треволнениях и радовалась тому, что Фанни обрела то, к чему стремилась.
Но только мы стали к ним приближаться, Фанни повернулась, что-то прошептала на ухо Розалин Вайс и скрылась в толпе.
Отец развернулся и направился к двери, даже не взглянув на преподобного и его жену, и, держа мою руку железной хваткой, потащил меня к выходу. Никто не глядел на Кастилов, или на то, что от них осталось.
Дедушка послушно поплелся за моим отцом, обреченно склонив свою седую, почти лысую голову. Я вдруг вырвала руку и бросилась назад. Пристально посмотрев на Розалин Вайс, я произнесла:
– Будьте добры сказать Фанни, когда вы ее увидите, что я спрашивала о ней.
– Я скажу, – холодно и невозмутимо ответила она, словно желая, чтобы и я последовала примеру своего отца и не подходила к ним. – А вы скажите своему отцу, чтобы он не приходил в эту церковь, и мы были бы весьма обязаны, если бы никто из Кастилов никогда не приходил в эту церковь.
Потрясенная, смотрела я на женщину, муж которой только что проповедовал о том, как Бог любит грешников и радуется их приходу в Его дом.
– А в вашем доме разве не живет одна из Кастилов?
– Если вы имеете в виду нашу дочь, то ее фамилия юридически изменена на Вайс. Луиза Вайс – так ее теперь зовут.
– Но Луиза – ее второе имя! – воскликнула я. – Нельзя менять его при живом отце!
Кто-то стал подталкивать меня сзади. Внезапно много рук стали выпихивать меня к выходу. Взбешенная, я резко обернулась, чтобы сказать этим лицемерам все, что о них думаю, но тут прямо перед собой увидела Логана Стоунуолла. Если бы не он, я добралась бы до самого преподобного Вайса, всем им высказала бы правду о них, но на меня смотрел Логан, точнее – сквозь меня. Он ничего не говорил и не улыбался.
Складывалось впечатление, будто он не желал видеть меня! И я, которой, казалось, уже невозможно было причинить боль после утраты Сары, бабушки, Нашей Джейн, Кейта и Тома, почувствовала, что погружаюсь в глубокую, беспросветно темную пучину, имя которой – безнадежность.
Что произошло в период между его появлением у нас в хижине и настоящим?
Логан, Логан! – хотелось мне закричать, но гордость удержала меня, и я не сказала ни слова, а только высоко подняла голову и прошла мимо семейства Стоунуоллов, которые стояли отдельно от всех.
Отец снова схватил меня за руку и выволок наружу.
В эту ночь, лежа на полу возле чадящей «Старой дымилы», я услышала скрип старых сосновых половиц. Это отец слез с кровати и пошел в мою сторону. Делал он это крадучись, как, наверное, его индейские предки. Чуть приоткрыв глаза, я видела его босые ноги. Притворившись, что ворочаюсь во сне, я перевернулась на бок, спиной к нему, и плотнее закуталась в старое стеганое одеяло.
Неужели он подошел и встал на колени специально, чтобы потрогать мои волосы? Я чувствовала, как он еле-еле провел по ним ладонью. Раньше он никогда до меня так не дотрагивался. Я замерла, у меня остановилось дыхание, сердце бешено забилось. Я невольно широко раскрыла глаза. Зачем он меня трогает?
– Мягкие, – услышала я его шепот, – как у нее… Шелковистые, как у нее…
Потом рука опустилась на мое открытое плечо. Рука, от которой мне доставались одни тычки да шлепки, нежно скользнула от плеча по руке, потом к шее. Я сжалась от страха, затаив дыхание и ожидая чего-то ужасного.
– Люк, ты что там делаешь? – обеспокоенно спросил дедушка.
Отец отдернул руку.
Он не ударил меня! Не причинил мне боли! Я лежала и думала о том, с какой нежностью эта рука гладила меня. Почему вдруг после всех этих лет ненависти он погладил меня с такой любовью?
Слабый голос дедушки разбудил меня на заре. Он встал и решил нагреть воды, чтобы дать мне несколько лишних минут сна. Я проспала, наверно, из-за ночных переживаний.
– Я видел тебя, Люк! Я этого не позволю. Не позволю, ты слышишь? Оставь ребенка в покое. Полный город женщин. Но сейчас тебе нельзя подходить к женщинам.
– Она моя! – разъярился отец. – И я теперь совсем здоров! – Я приоткрыла глаза и увидела его покрасневшую физиономию. – Она рождена от моего семени… И я сделаю с ней что хочу. Она уже большая, вполне большая. Чего там, ее мать была только чуть-чуть постарше, когда вышла за меня.
