Кирк Дуглас - Дар
– Патриция, Мигель когда-нибудь рассказывал вам о том времени, когда наши отцы избили нас и вышвырнули на улицу? – осведомился Эмилио.
Задав этот вопрос, он взял ее под руку.
– Он мне что-то такое говорил.
– Какое-то время мы прожили неподалеку отсюда. Сумасшедшее было времечко! Припоминаешь, Мигелино?
– Да как же забыть об этом? Мы собирались поехать в Париж и открыть там цирк. – Мигель рассмеялся. – Чего мы только тогда не придумывали! Чистое безумие!
– Ну, не такое уж и безумие. Зингаро так поступил – и добился феерического успеха. Публика валом валит посмотреть, какие чудеса он вытворяет со своими лошадьми.
– Зингаро был самым талантливым, но и самым трудным из учеников моего отца, – пояснил Мигель. – Сейчас он живет в Париже. Выдает себя за цыгана и завораживает публику своими выступлениями верхом на лошади. Когда-нибудь я покажу тебе, как это у него получается.
– Что ж, с удовольствием посмотрю.
– Только на это представление нужно прийти пораньше, – вмешался Эмилио. – Перед началом его ассистенты, стоя в седле, щедро угощают публику вином – и хорошего, я вам скажу, урожая.
– Из погребов семейства Фонсека? – хихикнула Патриция.
Внезапно Эмилио остановился.
– Здесь! – крикнул он, указывая куда-то вверх.
– Что здесь? – спросила Патриция.
– Здесь мы тогда и жили. Ах, – вздохнул он, явно купаясь в воспоминаниях. – Как-то чудесным вечером, вроде нынешнего, в час фиесты, я вышел на улицу и осмотрелся по сторонам, чтобы обзавестись на ночь хорошенькой подружкой, а он наводил марафет там, наверху…
Эмилио опять указал пальцем.
Мигель оборвал его.
– Патриции не хочется слушать эту историю.
– Да нет же, ей хочется. – Эмилио не дал ей вставить и слова. – Он вышел из-под душа…
Мигель грубо встряхнул его.
– Еще одно слово, и я из тебя душу вышибу.
– Это нечестно, Мигель, – поддразнила Патриция. – Эмилио уже начал рассказывать, и мне хочется дослушать до конца.
Мигель с деланным отвращением сделал шаг в сторону.
– Что ж, я, по крайней мере, слушать этого не желаю.
– Вот и не слушай! – крикнул ему вдогонку Эмилио. И негромко, чуть ли не на ухо Патриции, продолжил рассказ. – Начал вытираться полотенцем, и вдруг видит, что в окне через дорогу дочь бармена – писаная красавица, между прочим, – стоит обнаженная и пялится на него.
– Хватит, – бросил издалека Мигель.
– Трусишка! – ответил Эмилио.
– Ну, и дальше? – потребовала Патриция.
– А я стою на улице, четырьмя этажами ниже, осматриваюсь по сторонам, ищу себе подходящую подружку, и вдруг – просто глазами своим не могу поверить! Он вылезает из окна, прямо у меня над головой, и перебирается через улицу – по бельевой веревке!
Патриция рассмеялась.
– Ничего, доложу я вам, смешного. Он вылез совершенно голый. Снизу его мог увидеть кто угодно, но Мигелю было на это наплевать. – Эмилио посмотрел на друга, который по-прежнему шагал поодаль с обиженным видом. – Ладно-ладно. Что там произошло наверху, мне неизвестно, но я-то тогда заработал фингал под глазом. Потому что отец девицы решил подняться наверх – и единственным способом остановить его было затеять с ним драку… Короче говоря, через пятнадцать минут, поднимаю вверх единственный глаз, который у меня еще видит, – и глянь-ка! Мигель перебирается по веревке обратно.
– Ну, я убеждена в том, что за столь короткое время ему не удалось ничего добиться!
Патриция подмигнула Мигелю.
– Возможно, вы и правы. – Эмилио поднял руки в знак капитуляции. – Единственное, что я могу добавить, – когда он затем присоединился ко мне на улице, он, в отличие от меня, ничьей компании уже не искал.
Мигель шутливо стукнул его по плечу. Эмилио сделал вид, будто умирает от боли.
– Так-то ты благодаришь человека, который некогда спас тебе жизнь? Если бы бармен застукал тебя со своей дочерью, он бы тебя зарезал.
И все трое расхохотались.
Этой ночью, когда Мигель с Патрицией лежали рядышком в постели, она внезапно хихикнула, нарушив тишину и покой в спальне.
– Что тебя рассмешило? – поинтересовался Мигель.
– Вот что тебя возбуждает – голые девки через дорогу.
– Да нет, тут все дело в веревке. Она опять хихикнула.
– Но когда ты туда проник, она хотя бы попыталась оказать тебе сопротивление?
– Конечно, нет. Она прикинулась совершенно беспомощной. Дескать, в том что происходит, нет ни капли ее вины.
– Ага, я могу это понять, – прошептала Патриция. Затем нежным голосом добавила. – Мне бы тоже хотелось быть совершенно беспомощной.
– Зачем это?
– Затем, чтобы ты смог сделать со мной все, что тебе заблагорассудится!
Она плотнее прижалась к нему.
Несколько минут они провели в молчании. Со двора доносился головокружительный запах весенних цветов – глициний и сирени.
– Значит, тебе хотелось бы ощутить себя совершенно беспомощной?
В ответ она нежно поцеловала его в губы.
– Ступай к окну, – отрывисто произнес он.
– Что такое?
– Доверься мне!
Она выполнила его просьбу.
– Ну, и что теперь?
Мигель посмотрел на ее силуэт между полураскрытых штор, выхваченный из тьмы лунным светом.
– Сними шнур от шторы.
Сняв шелковый шнур, Патриция посмотрела на него.
– Второй тоже.
Голос Мигеля доносился как бы издалека.
Патриция подошла к нему и раскинула руки. В каждой из них было по шелковому шнуру.
Мигель пристально посмотрел на нее и забрал шнуры. Не произнеся ни слова, она опустилась на постель рядом с ним. Она тяжело дышала, нетерпение и любопытство возбуждали ее.
Он взял ее за запястье, опутал его шнуром и привязал к ножке кровати. Перевалившись через Патрицию, ухватил ее за другую руку и проделал то же самое.
Затем сел и окинул ее взглядом – обнаженная, раскинувшаяся, открытая, она ждала. И его язык начал медленно скользить по ее телу.
Она затрепетала; узы на руках, лишая ее свободы движений, делали волнение более утонченным, а наслаждение – более сильным.
– Мне нравится быть беззащитной, – простонала она.
Патрицию разбудил какой-то отдаленный шум, но она только зарыла лицо поглубже в подушку. Рядом слышалось ровное дыхание Мигеля, в головах у нее, свернувшись калачиком, спала Феба, Таксомотор тихо похрапывал у ног.
Патриция, стараясь не шуметь, встала и отошла от кровати. Улыбаясь, она подобрала с пола два шелковых шнура и подошла к окну. Раздвинула шторы и вновь прикрепила к ним шнуры.
Издалека вновь раздался звук, разбудивший ее пару минут ранее, – это был колокольный звон. Она вспомнила, как отец читал ей стихи: «Слышишь к свадьбе звон святой, золотой! Сколько нежного блаженства в этой песне молодой!»[1]
