Наталья Лукьянова - Принцев на всех не хватит
– И опять ты ошиблась. Я ему по крови-то никто. Мы соседями были когда-то с Воробьевыми. А то, что меня Виталька тетей зовет, так я не возражаю. Это у нас навроде игры.
– А свадьба когда была? – выдавила из себя Тихомирова из последних сил.
– Да как раз третьего дня, как только Виталий из командировки вернулся. Поженились – и в тот же день уехали.
– Но Виталий офицер. Ему же надо ехать на службу, ему нельзя уезжать навсегда за границу.
– Да какой он офицер? – от души развеселилась Людмила Викторовна. – Скажешь тоже, офицер. Выдумщик, вот он кто. Любит всякие фигуры важные из себя изображать да головы людям морочить. Артист он, одно слово.
– То есть вы хотите сказать, что Виталий никогда не учился в академии? А где тогда он взял форму, кортик? Зачем это все ему?
– Ты что, не веришь? Ну, это дело твое. А форму можно купить на рынке. Он и купил. Да, Алиночка, я заболтала тебя совсем. Ты чего звонишь? Опять хотите приехать в гости?
– Да нет, Людмила Викторовна. Просто решила позвонить, узнать, как дела, как вы себя чувствуете, какие новости. Очень рада была с вами пообщаться.
– Звоните, Алиночка, а еще лучше – приезжайте. Виталька, конечно, баламут известный, но вот уехал, и я осиротела совсем. Скучаю.
Алина шла по улице и не понимала, где находится, какое сейчас время дня и года, что вообще происходит вокруг. Ей никогда в жизни не было так плохо. Она была не способна адекватно воспринимать окружающий мир. Ей хотелось одного – умереть немедленно, чтобы закончилось все: предательство, несправедливость, кошмар, в который она умудрилась вляпаться с необыкновенным энтузиазмом. Сказать, что ей было плохо и горько, – это ничего не сказать. Тихомирова находилась на той грани отчаяния, когда не может помочь никто, даже самые профессиональные умники института великого Сербского. Ей было все равно сейчас – жить или умереть. Лучше было умереть, это проще, понятней. Естественный процесс, закономерный, не очень позитивная история для основной части человечества, но умереть гораздо проще, чем пережить предательство. Тогда бы закончилось все, исчезла невыносимая, рвущая на части не только сердце, но и каждую клеточку тела боль. Там, после жизни, нет несправедливости, в том мире нет предательства. По крайней мере, очень хочется в это верить.
Страшная история случилась с девочкой, которая была распахнута навстречу миру, любви и надеялась на счастье. Открытость души и уверенная надежда на то, что все будет хорошо, сыграли с ней дрянную шутку. Но сейчас, в момент отчаяния, анализировать ситуацию и уж тем более размышлять о чем-то не было сил. Она просто шла, потому что надо было вернуться домой, потому что завтра она должна идти на работу и делать вид, что ничего в этом мире не изменилось. Ей хотелось выть в голос, но она не могла себе этого позволить. Домой идти не хотелось. Родители решили, что необходимо сделать небольшой перерыв, и вернулись с дачи в город на несколько дней. Она не может с таким лицом вернуться домой, хотя сейчас это абсолютно не важно. Страшнее всего то, что мама обязательно решит, что нужно с доченькой поговорить, но она к этому не готова. Прости, мама. У девочки все очень плохо, твоей доченьке хочется умереть сейчас, немедленно. Степень предательства зашкаливает в энной степени и не поддается описанию. Не было никакой любви, она, как последняя доверчивая дурочка, с огромным желанием, не задумываясь, отдала себя, свое будущее, душу свою в лапы обыкновенного брачного афериста. Мало того что душа втоптана в грязь, из которой теперь не выбраться по гроб жизни, на ней повис долг в триста тысяч рублей. И еще она с легкостью стала предательницей. Ради красивых слов и глаз она в один миг отказалась от многолетней дружбы. Кто она после этого? Как с этим жить? Для чего?
Надо же, летний вечер, а неожиданно закрапал мелкий дождик. Что ж, будем считать, что это слезы по несбывшейся любви и утраченным надеждам вкупе с иллюзиями. Выжить бы, мама! Уж тогда она в другой жизни не будет такой доверчивой и влюбчивой идиоткой, она отомстит всему мужскому племени по полной программе. Алина саркастически ухмыльнулась из последних сил, надо же, еще в ней живы какие-то эмоции и мелькают довольно связанные мысли. Тихомирова дрожащими руками вынула из сумки зонтик.
Дождик все не унимался, из мелкого намека на летнюю, скоротечную грозу он постепенно превратился в серьезную стихию и начал шпарить по городу с ненавистью обиженного на весь белый свет. Так иногда бывает в Москве. Утром лето, через два часа осень. Но нынче наступила не осень, потому как на календаре совсем другое время, что-то необыкновенное и неуправляемое пришло в город, что называется стихией. Дождь, словно обезумев, начал лупить изо всех сил безжалостно, яростно, – по мостовым, машинам и людям. Отчаянный мальчишка-дождь мог себе позволить смыть с асфальтовых поверхностей города весь мусор и невзначай напомнить человеку, что он со своими амбициями ноль без палочки перед разгулом природы.
Алине было не до дождя. Она брела под ливнем в никуда с отчаянием идущего на плаху. Она не знала, что будет делать, не понимала, как ей жить дальше. Жизнь закончилась, рухнуло и уничтожено безжалостным злодеем все, что было самым важным, – надежда, дружба, любовь, радость. Есть два варианта. Условия игры предлагают ей выжить и превратиться в злобную и циничную суку или, что гораздо честнее и проще, умереть. Дождь не унимался и мешал думать, она никак не могла принять решения. Неожиданно налетел очень резкий и порывистый ветер. Все плохо, даже погода бушует, за что? Алина не понимала одной простой вещи. Она ничего плохого никому не сделала, она просто полюбила и была готова отдать себя любви и избраннику без остатка. Где, когда, в какой момент она совершила ошибку? Неужели для того, чтобы стать счастливой, надо быть прагматичной, просчитывающей ситуацию стервой? Один вопрос «за что?» пульсировал в мозгу как сумасшедший и не давал покоя. Ясно одно: она – несостоятельная дура, заплатившая за несколько дней эфемерного счастья слишком высокую цену. Результат потрясающий. Она потеряла веру в любовь, лишилась подруги, у нее теперь немыслимые долги, и она превращается в циника. Это страшнее, чем обернуться в полнолуние в мифическое животное. Вот, поняла сейчас: она несчастна. Можно просто произнести это слово, особенно не задумываясь о смысле, который в него вложен, а можно действительно стать несчастной за считаные минуты.
Еще один резкий порыв ветра превратил ни в чем не повинный зонтик из защиты от дождя в полное недоразумение. В руках остался только нелепый остов, спицы предательски выгнулись в странном танце, отдаваясь ветру, и защитное средство от дождя превратилось в странную фантазию художника-сюрреалиста. Как Тихомирова не старалась напомнить зонту об его функциональных обязанностях, все усилия были напрасны.
