Наталья Лукьянова - Принцев на всех не хватит
Тихомирова остановилась, решила, что теперь-то можно позвонить без свидетелей, воровато оглянулась, вокруг только чужие и равнодушные лица. Банковских не видать. Пора. Неверными пальцами она стала давить на кнопки.
– Здравствуйте, Людмила Викторовна, – путаясь в словах и захлебываясь от нечеловеческого волнения, выговорила Алина, когда услышала долгожданное «алло». – Людмила Викторовна, это Алина Тихомирова из Москвы вас беспокоит. Помните, мы совсем недавно приезжали к вам в гости с Татьяной?
– Ой, Алиночка, какой приятный сюрприз! – В голосе женщины послышалась неподдельная радость. – Конечно, помню, деточка. Как твоя нога?
– Нога хорошо, спасибо, – пролепетала Алина.
– Как приятно, что вы, такие молодые, такие занятые, не забываете старуху. Намедни подружка твоя звонила, теперь вот ты. Спасибо вам за внимание.
Алина онемела. В трубке слышалось радостное воркование Людмилы Викторовны, но смысл слов до нее не доходил. Значит, она была права. Татьяна информирована гораздо лучше, чем она. С какой стати подруга звонила старушке? И старушке ли она звонила? Неужели уколы ревности выросли не на пустом месте? И все ее страдания – вовсе не плод больного воображения, а печальная реальность? Хорошая история, но грустная. Наверное, не зря говорят, что женской дружбы не может быть в принципе. Но это лирика, сейчас это не так уж и важно. Сейчас главнее другое.
Людмила Викторовна обрадовалась возможности поболтать и несла всякую чепуху практически без остановки. Обалдевшая Тихомирова только иногда успевала вставлять короткое «да». Кажется, активная собеседница в этом не особенно нуждалась. Алина выслушала сводку погоды, проглотила информацию о самочувствии и замучившем старушку давлении, которое неизвестно отчего скачет беспрестанно и не дает жить спокойно. Единственное, что как-то поддерживает и бодрит, – это то, что Людмила Викторовна не проявляет ни малейших признаков волнения. Получается, что все в порядке не только у пенсионерки, но и у ее замечательного племянника. Потому как, если бы случилась беда, тетушка не несла всякую ахинею, а немедленно поделилась бы горем.
– Людмила Викторовна, – наконец не выдержала Алина, – а я могу поговорить с Виталием?
– Виталием? – В голосе доброй женщины послышалось неподдельное удивление. – Его нет.
– Что значит «нет»? – Алина еле удержалась на ногах, которые мгновенно стали ватными. Она так и знала, случилось самое страшное, сердце ее не обмануло. Пока она тут думала, как добыть этот телефон, с любимым случилось самое страшное, он умер.
– А тебе что, Татьяна ничего не рассказала? У нас в жизни большие перемены.
– Да нет, мы давно не виделись, – не задумываясь, соврала Алина.
– Так ты ничего не знаешь? Радость-то у нас какая, Алиночка! – с ликованием сообщила жизнерадостная пенсионерка. – Виталик женился.
– Женился? Как это женился? – невольно переспросила Тихомирова и осеклась, не успев до конца осознать ужас происходящего.
Хорошо, что в этот момент она подходила к автобусной остановке. Ей уже было глубоко по барабану, кто ее услышит, что подумают чужие люди, которые находятся сейчас рядом, какие выводы сделают. Основной задачей было сейчас присесть на свободный краешек скамейки. Это лучше, чем хлопнуться в обморок на грязный тротуар. Удалось. Старушка между тем не унималась. Еще бы, такая новость, хит сезона.
– Да, представляешь, женился не на ком-нибудь, а на настоящей иностранке. Жена у него не то из Швеции, не то из Швейцарии, прости старуху, точно не запомнила, путаюсь я в этих заграницах. Важная такая, а богатюща-я-я – просто страсть. Немного постарше Виталика, но ничего, гладкая, выглядит очень хорошо, блондинистая такая, шустрая. Правда, строгая очень. По-русски говорит, но не очень хорошо. Одного жаль – все у этих иноземцев не по-людски. Свадьбу не играли толком, родственников не пригласили, мать и отца обидели, шутка ли. Нехорошо это, не по-божески. Расписались в посольстве и умчались в дальние страны в тот же день. Обещались писать и звонить, да пока вот ни гугу. Но это понять можно, им сейчас не до родни. Милуются в медовый месяц, забыли обо всем.
– Людмила Викторовна, а вы ничего не путаете? Насколько я знаю, у Виталия нет родителей. Он же сирота. Он сам мне об этом рассказывал. – Алина цеплялась за тонкую ниточку надежды, не в силах осознать себя банкротом. Такую новость не проглотить и не переварить за две секунды. Происходящее не укладывалось в голове.
– Да окстись ты, девка, ничего я не путаю, – обиделась бодрая старушка. – Это ты что-то не так поняла. Я Витальку с самого рождения знаю. Какой он сирота? У него и мать, и отец в добром здравии находятся. У него еще, кроме родителей, целых две старших сестры имеются. Все красавицы, как на подбор. И все, слава Создателю, живы и здоровы. Ишь что надумала, сирота.
– Ну да, вы лучше знаете. Вы же его тетя, – обреченно прошептала Тихомирова.
Как она еще умудряется поддерживать разговор, она не понимает. Лучше бы Воробьев действительно умер, она не знает, сумела бы она пережить это горе, но что ей предстоит испытать в ближайшее время, вообразить было невозможно.
– И опять ты ошиблась. Я ему по крови-то никто. Мы соседями были когда-то с Воробьевыми. А то, что меня Виталька тетей зовет, так я не возражаю. Это у нас навроде игры.
– А свадьба когда была? – выдавила из себя Тихомирова из последних сил.
– Да как раз третьего дня, как только Виталий из командировки вернулся. Поженились – и в тот же день уехали.
– Но Виталий офицер. Ему же надо ехать на службу, ему нельзя уезжать навсегда за границу.
– Да какой он офицер? – от души развеселилась Людмила Викторовна. – Скажешь тоже, офицер. Выдумщик, вот он кто. Любит всякие фигуры важные из себя изображать да головы людям морочить. Артист он, одно слово.
– То есть вы хотите сказать, что Виталий никогда не учился в академии? А где тогда он взял форму, кортик? Зачем это все ему?
– Ты что, не веришь? Ну, это дело твое. А форму можно купить на рынке. Он и купил. Да, Алиночка, я заболтала тебя совсем. Ты чего звонишь? Опять хотите приехать в гости?
– Да нет, Людмила Викторовна. Просто решила позвонить, узнать, как дела, как вы себя чувствуете, какие новости. Очень рада была с вами пообщаться.
– Звоните, Алиночка, а еще лучше – приезжайте. Виталька, конечно, баламут известный, но вот уехал, и я осиротела совсем. Скучаю.
Алина шла по улице и не понимала, где находится, какое сейчас время дня и года, что вообще происходит вокруг. Ей никогда в жизни не было так плохо. Она была не способна адекватно воспринимать окружающий мир. Ей хотелось одного – умереть немедленно, чтобы закончилось все: предательство, несправедливость, кошмар, в который она умудрилась вляпаться с необыкновенным энтузиазмом. Сказать, что ей было плохо и горько, – это ничего не сказать. Тихомирова находилась на той грани отчаяния, когда не может помочь никто, даже самые профессиональные умники института великого Сербского. Ей было все равно сейчас – жить или умереть. Лучше было умереть, это проще, понятней. Естественный процесс, закономерный, не очень позитивная история для основной части человечества, но умереть гораздо проще, чем пережить предательство. Тогда бы закончилось все, исчезла невыносимая, рвущая на части не только сердце, но и каждую клеточку тела боль. Там, после жизни, нет несправедливости, в том мире нет предательства. По крайней мере, очень хочется в это верить.
