Марина Порошина - Как никогда. Одинокая женщина желает...
– Этому фанту, — не задумываясь, назначила Евстолия, — спеть романс!
Все засмеялись, предвкушая отличный смешной аттракцион. Лев Николаевич извлек из шляпы китайскую авторучку.
– Этому фанту, — прищурилась Евстолия, у которой — Ирина знала — зрение было, как у орла. — Этому фанту сказать комплимент одной из присутствующих здесь дам… — И, спохватившись, что выдала себя, поспешно добавила: — Или мужчин.
У Петрухина вытянулась физиономия. Ирина, едва удерживаясь от смеха, подмигнула Евстолии, но та сделала вид, что ничего не заметила. Профессор, пошарив, вынул конфетку. И конечно же зашуршал фантиком. Евстолия победно улыбнулась:
– Этому фанту сходить ко мне домой и принести то, что стоит на кухонном столе, — и в свою очередь подмигнула Ирине: мол, знай наших!
Облегченно вздохнув — он ожидал худшего! — наивный Лев Николаевич достал из шляпы пульт. Ирина перестала хихикать: от Евстолии всего можно ожидать. Еще заставит под столом ползать или кукарекать в форточку. Зря они согласились…
– Этому фанту… — глядя ей в глаза, начала Евстолия, и Ирина поняла, что выдала себя с головой. Пусть только попробует! — Этому фанту станцевать вальс… ну вот хоть с… То есть кого выберет, с тем пусть и танцует!
– Да я не умею вальс! — закричала Ирина, и все засмеялись.
– Ну, можно и не вальс, — милостиво согласилась Евстолия. — А чего ты кричишь-то? В новогоднюю ночь надо танцевать, правда?
– Так точно! — гаркнул Шустрый и пододвинулся поближе к Маргарите. — А то сидим как эти…
Лев Николаевич достал из шляпы кольцо. Евстолия вертелась так и сяк, но разглядеть мелкий предмет в отражении стекла не сумела, не смогла ничего прочитать и по лицам. Вздохнув, выстрелила наугад:
– Этому фанту сказать тост. А последнему — выполнить желание соседа справа.
– Вау! — завопил, сорвавшись с места, Шустрый — по правую руку от него сидела Маргарита. — Круто! Крутая игра! Давайте! Начинаем! Я первый! Какое у вас желание, Маргарита Сергеевна?
– Я подумаю, — с улыбкой глядя на него, ответила Марго. — Нельзя же так сразу. Прогадать боюсь. А вы не боитесь? Вдруг я чего-нибудь этакого пожелаю?
– Да я! Да я хоть сейчас!!! Все, что угодно! — Олег подпрыгивал возле нее от нетерпения.
– Ладно. Вы отвезете меня домой, — решилась Марго.
– Поехали! — вскочил Шустрый. — Сейчас прогрею и…
– Ну вот еще, — запротестовала Ирина. — Ты у меня останешься! Ночевать.
– Ладно, ладно, потом, не сию секунду, — ответила им обоим Маргарита. — Давайте дальше, какие там еще фанты?
– Теперь Лев Николаевич! — назначила Евстолия и вопросительно подняла брови. — У вас что?
– Сходить к вам, — промямлил профессор. — И взять то, что стоит на столе. На кухонном.
– Это мы позже, — решила Евстолия. — Когда все свои задания выполнят, а то я пропускать не хочу. И так уже одно желание неинтересное, — она укоризненно посмотрела на Марго.
– А давайте я! — вдруг решившись, поднялся с места Петрухин, и все уважительно замолчали — все-таки с высоты своего роста он выглядел внушительно. — Я комплимент, значит…
– Мент — комплимент, — проявил остроумие Шустрый, склонившись к Марго, но она, даже не повернувшись, дернула его за рукав, как расшалившегося школьника, и начинающий поэт обиженно умолк.
Евстолия расправила складки платья и скромно потупила глаза, ни секунды не сомневаясь, что выбор застенчивого участкового падет на нее: во-первых, она, бесспорно, неотразима в этом платье, а во-вторых, сегодня все ее желания исполняются и вообще — это ее день, то есть ночь. Но гадкий мужлан Петрухин прошагал мимо нее и встал перед Ириной.
– Я, простите, не мастер… И как-то никогда…
– Ну, давай начинай уже! — подбодрил его Шустрый, которого Маргарита, кажется, начинавшая уже кое-что понимать, опять дернула за рукав.
– Ирина Ивановна, — на сей раз Петрухин решил не обращать внимания на нарушителя спокойствия. — Вы удивительная женщина.
– Да! — вставил профессор, но тут Евстолия уронила ему под ноги платок, и ему пришлось нагнуться, поднять и вручить.
– Сейчас все женщины такие энергичные, решительные, — упорно пробивался к цели Петрухин. — А вы — слабая.
То есть я хотел сказать — женственная. Вас хочется защищать. И еще вы очень красивая. Вот.
Петрухин надолго замолчал. Ирина неожиданно смутилась. И разозлилась на себя — нашлась институтка, шуток не понимает.
– За это надо выпить! — провозгласил Шустрый, желая разрядить обстановку и продолжить банкет.
– Нет-нет! — запротестовала Евстолия как ответственная за порядок. — У нас еще романс и танцы! А потом уже тост. Ирочка, включай музыку!
Ирина нашла более-менее подходящий диск, включила.
– Джо Дассен, — скривился Шустрый. — Дискотека восьмидесятых! Давайте я вам завтра таких дисков принесу!
Ирина, не обращая на него внимания, соображала, стоит ли ей пойти на поводу у своей трусости и пригласить Льва Николаевича, или все же решиться и остановить выбор на Петрухине. Догадавшись о причине ее колебаний, Евстолия пошла на опережение: взялась кончиками пальцев за юбку и изобразила перед профессором некое подобие реверанса. Он смущенно кивнул, тогда Евстолия взяла его за левую руку, а правую пристроила туда, где заканчивалась шнуровка корсажа и начиналась юбка. Что ж, выбор сделан, кивнула себе Ирина и решительно шагнула к Петрухину.
У него оказалась твердая и широкая ладонь с бугорками мозолей (откуда — интересно знать?), и за спину он обнял ее крепко и надежно. От кителя, в который Ирина уткнулась носом где-то в районе верхней пуговицы, непривычно пахло сигаретным дымом и бензином (странно, а курить он почему-то не выходил ни разу за вечер). Выше она решила не смотреть, прижавшись к кителю виском, и исподтишка стала наблюдать за остальными. Шустрый осторожно, как хрустальную статуэтку, обнимал Маргариту, а она смотрела на него снисходительно, но в целом благосклонно. Евстолия умело руководила профессором, и они довольно слаженно исполняли смутно знакомый Ирине по старым фильмам танец. Ирина никаких танцев не знала, в их студенческие времена танцевать означало скакать и махать руками под быструю музыку и качаться, переступая ногами и обнявшись, под медленную. А после она никогда и не танцевала — по ресторанам они с мужем не ходили, в отпуске, на отдыхе, рано ложились спать, чтобы не пропустить самый полезный утренний загар, а когда приглашали гостей, вели умные разговоры о работе, и о танцах никто не заикался. Ирина же с детства любила танцевать, но это как-то прошло мимо нее. Наверное, поэтому она Юльку отдала в самый лучший в городе танцевальный и водила туда несколько лет три раза в неделю. Юлька танцевала отлично, а она, Ирина, так и не научилась. Ну и ладно, зато не надо думать о фигурах. И она просто качалась в объятиях Петрухина, закрыв глаза и предоставив ему ориентироваться в пространстве. И во времени, потому что музыка, которая должна была бы играть вечно, кончилась слишком быстро.
