Галина Артемьева - И в сотый раз я поднимусь
Безусловно. Но бывают моменты, когда иначе нельзя.
В конце концов, она – внучка войны. Ее деды защищали Москву от таких, как эти. И неужели никто не будет против? Просто отойдет в сторону из страха?
Получалось, она была одна, кто не отошел, а встал лицом к лицу – против всех.
Жизнь проступала страшноватая. Но она шла, и все равно радовала, и постоянно дарила надежду.
Элька родила второго ребенка, дочку.
У недавно женившегося Ромки ожидалось прибавление.
Ленечкин сын тоже собирался жениться.
Его мать в связи с этим трубила во все концы света о предстоящей апокалиптической трагедии: красавец-парень, успешный выпускник Оксфорда, собирается связать свою молодую драгоценную жизнь с чернокожей слонихой! Конечно, поначалу у ничего подобного не ожидающих слушателей возникал шок: неужели – зоофилия? Вот даже так?! И это теперь можно на гнилом Западе! Но парень-то каков!..
Реальность, естественно, была не столь экзотически ужасающей. Сергей встретил девушку, дочь человеческую, и полюбил. Джоан, правда, не соответствовала жестким стандартам, установленным ревнивой и требовательной будущей свекровью. Да, предки Джоан происходили из Африки. Кроме того, она не была стройной. Это – мягко говоря. А глядя правде в глаза, можно было бы навскидку определить, что весит она примерно 120 кг. Как минимум, чтоб не обидеть. Джоан была операционной медсестрой, ее чрезвычайно ценили в клинике, где она работала. Экономически независимая, удивительно добрая и заботливая, она привлекала к себе многих. А полюбила Сережу. И он – ее, просто привязался – не оторвать.
Его мать, так много лет подряд сеявшая в юные студенческие головы светлые коммунистические идеалы, неуклонно проповедовавшая пролетарский интернационализм и проклинавшая великодержавный шовинизм, совершенно оскотинилась от жгучей ненависти к будущей невестке. Она ночами звонила из своей далекой свободной, давно избавившейся от пережитков расизма Америки в не менее свободный и космополитичный Лондон и проклинала возлюбленную своего сына самыми грязными словами, которые она только знала в чужом ей английском языке.
Почему ночами? Нет-нет, Сталин и пытки НКВД тут все-таки ни при чем. Из-за разницы часовых поясов, очевидно. Не утруждала себя подсчитать, который час в Лондоне.
Произносила она свои ругательства с чудовищным, анекдотичным русским акцентом, благодаря чему они не обижали, а жутко веселили смешливую Джоан. Дело дошло до того, что при первых звуках до боли знакомого уже голоса мамули своего дорогого жениха добрая девушка начинала хохотать со всей силой горячего темперамента ее предков. Но однажды Сергей выхватил у нее трубку и сам услышал весь гнусный тарабарский словарный набор, которым одаривала приличную и прекрасно воспитанную Джоан его заокеанская мать. Сережа не удержался и сплеча красиво ответил по-русски. Потом сменил все номера телефонов и стал недоступен для собственной матери, которая стольким для него пожертвовала, что оставшейся жизни не хватит перечислять!
Отцу все свои новые номера сын, конечно, сообщил, взяв с того твердое обещание не сдавать их матери. Леня свое обещание держал. Возмущенный разум бывшей его жены периодически вскипал, и тогда она звонила в Берлин, естественно, тоже не считаясь со временем суток. В принципе ей даже удобнее было выпускать свои дурно пахнущие пары, ибо делала она это на родном, великом и могучем и даже, кажется, правдивом и свободном (так вроде определил когда-то классик) русском языке. Слова цвели и переливались всеми гнойными оттенками.
Саше несколько раз довелось прослушать заокеанское сольное выступление. Ей поначалу казалось, что она должна каким-то образом откликаться на вопли одинокой страдалицы из вежливости, из сочувствия. Но каждый раз после очередного перформанса бешеной матери она чувствовала себя абсолютно обесточенной и, кроме того, вымазанной в чем-то дурнопахнущем. Теперь она просто не брала трубку, видя знакомый номер.
Сережа с Джоан несколько раз прилетали к ним из Лондона, и Саша привязалась к девушке по-настоящему. Уж очень та была добрая и искренняя. Настоящая, светящаяся теплом. Саше нравилось обнимать ее, расцеловывать, шутить, готовить вместе (Джоан старательно училась делать пироги и салат оливье). Такая жена – везенье. И вот имела Саша наивную неосторожность утешить этой сугубо вражеской информацией изнемогающую в борьбе за правое дело Сережину мать. Понятное дело, какие именно помои после этого полились в не ко всему, как оказалось, привычное Сашино ухо. И понятно, что Саша теперь была решительно передислоцирована в стан заклятых врагов. На ее ни в чем не повинную голову изрыгались теперь бурлящие проклятия, вполне сопоставимые с тем, чем одаривалась некогда Джоан.
Как бы там ни было, а свадьба должна была состояться. Саша с Леней собирались лететь в Лондон на торжество. Мать Сергей не пригласил, чтобы не позориться перед новыми родственниками, весьма положительными и уважаемыми людьми. Вполне возможно, что и они не были суперсчастливы от выбора своей красавицы и умницы дочки, но держали себя в рамках приличий, не вмешиваясь ни во что и не протестуя.
Молодым решено было подарить солидную сумму денег: по крайней мере, новая родня поймет, что зять не голодранец и что дочку их уважают и стремятся порадовать.
Саша давным-давно знала, что судьба умеет предупредить человека о том страшном, что ему предстоит. Она, судьба, не может повести своего подопечного по другой колее. Но всегда пытается смягчить удар или настроить на серьезный лад. В этом ее милосердие. Но далеко не всегда человеку хочется всерьез воспринимать посылаемые ему знаки. Он видит, порой даже ужасается. И – стирает из памяти, думая тем самым продлить иллюзию беззаботности существования.
Был странный знак, предшествовавший Сашиному ужасу.
Они с мужем уехали на две недели, забыв закрыть окно в ванной. Да оно и не было открыто нараспашку. Рама была закреплена в наклонном положении так, что оставалось пространство не больше 10 сантиметров. Залезть в такую щелку никто бы не смог.
Однако, вернувшись и войдя в ванную, Саша ужаснулась: все вокруг – и зеркало, и кафельные стены, и пол – было в птичьих перышках и помете.
Птица залетела к ним из сада! Сердце сжалось: страшно было увидеть скрюченное тельце несчастного пернатого узника, оказавшегося в ловушке из-за них.
Саша заставила себя искать бедную птицу. Ничего. Только следы отчаянных поисков выхода. Птичка сумела освободиться.
Какое счастье!
Саша отмывала птичьи следы и успокаивала себя: да, знаю, плохой знак. Но – ведь улетела. Смогла.
