Галина Артемьева - И в сотый раз я поднимусь
С тюремщиками прощались трогательно.
– Скорейшего возвращения! – шутили те. – А то мы без работы останемся!
– Будет исполнено, – обещали задержанные.
Что и осуществили в ближайшем будущем.
Она привыкла жить не загадывая. Ребенок ее подрос. Из младенца превратился в первоклассника. Знает маму по фотографиям. Но любит ее и ждет. Мама – кормилица. Она денежки зарабатывает. Чтоб у них у всех было не хуже, чем у людей. И даже лучше.
Марина планирует выйти замуж. Колеблется только: по-настоящему выходить или фиктивно. За фиктивный брак надо платить. И немало. Зато никому ничего не должна. Протерпела 3 года, получила постоянный вид на жительство – и сама себе госпожа. Но можно и забесплатно выйти. Типа – по любви. Но тут уже отношения, нервы. Убытки здоровью, короче. Вот она пока и думает. Но Берлин не покинет. Она прижилась тут. Это и ее город тоже. Однако многие ее подруги в последнее время подались в Москву: проще видеться со своими при безвизовых отношениях. Да и платят в Москве побольше. Правда, с прислугой в России не церемонятся, зато и возможностей теперь больше, чем на Западе.
Россияне среди нелегалов Саше не встречались. У обитателей российской провинции есть своя палочка-выручалочка – столица Москва, где все родное: и язык, и менталитет, и размах души. Жителям бывших окраинных сестер-республик СССР постоянно приходится делать выбор, куда податься в поисках заработка. И, безусловно, города, признанные нелегалами «землей обетованной», приобретая дармовую рабочую силу, получают в придачу рост преступности, антисанитарию и много других побочных даров.
Интересные разговоры завязывались у Саши с таксистами, особенно если дорога занимала какое-то время.
Вот едет она как-то на такси в берлинский аэропорт Шенефельд.
– На какой рейс торопимся? – спрашивает таксист.
– Аэрофлот. Берлин – Москва.
– Спасиба – пажалюста – сдрафуйте – извинити – дасфиданья! – хвастливо выдает свои достижения в русском шофер.
– О! Вы хорошо говорите по-русски! – вежливо восхищается Саша.
Шофер расцветает.
– У меня девушка русская! Из Карков!
– А-а-а! Харьков, – догадывается она. – Тогда у вас украинская девушка.
– Да-да, украинская, никак не привыкну. Это сокровище! Настоящий цветок! Настоящий. У меня была жена-немка. Это сержант в юбке. Всегда кричит, всегда в стрессе. Всегда недовольна. Мы развелись. Я год не мог на женщин смотреть. Пока не встретил Наташу. О! Она необыкновенная. Добрая. Милая.
– Скоро свадьба? – приходится поинтересоваться.
Водитель тут же скисает.
– Нет! Мы не можем! Она тут неофициально. Вы понимаете? Я ей помогаю. Она живет у меня, но работает, работает. Ей много денег нужно, у ее семьи ничего нет, совсем бедные. Но мы не можем здесь пожениться… Без документов.
– Вы бы хоть с семьей познакомились, – пытается намекнуть Саша. – А то вдруг и эта окажется не цветок? Как тогда?
– Нет! Вы не знаете! Это цветок! – начинает сентиментально вибрировать бедный простак. – Я дам ей денег. Она поедет к себе. Сделает документы. Я приеду, и мы поженимся. Но не сейчас. У нее работа, много работы.
Что ж! Пусть радуется пока. Может, в порядке исключения ему и вправду попался «цветок». Хотя Саша с такими «цветками» знакома и прекрасно знает ситуацию изнутри.
У ее знакомых «цветков» на родине дети и даже мужья. Но влюбленные в них местные бойфренды об этом знать не знают. Это их не касается. У девушек такой бизнес. Не всем же нравится работать уборщицами. Не всех тянет в проститутки. Есть хорошая и безопасная профессия – содержанка. Особенно хорошо, если устраиваешься в содержанки сразу трех-четырех мужчин, каждый из которых уверен, что он для тебя единственный. Любовь всей жизни. И что ты бедная девушка-труженица, которой надо много и прилежно работать у чужих людей. У местных мужчин, как правило, добрые сердца, на ласку они отвечают лаской. И стремятся помочь, чем могут. Так что успевай крутиться между своими единственными, и будешь вполне обеспечена. И ребенка поднимешь, и мужу пропасть не дашь.
Бывает, конечно, по-всякому. Бывает, возникает сильная привязанность, и «цветок» делает выбор в пользу немецкого друга. В слезах признается, что есть несчастное дитя на родине. Это здесь никого не пугает. И происходит тогда регистрация брака и легализация пребывания. Но тут уж содержанкой не поработаешь! А те, для кого это не профессия, а призвание, просто не выносят однообразия супружеской жизни. Так «цветки» превращаются в крапиву. Но зачем печалить влюбленное сердце.
– Будьте счастливы! – желает Саша. – И все-таки – поосторожней!
– Ах! – легкомысленно отмахивается счастливец.
«Девушки и те, кто не выносит запаха мертвых,
Падайте в обморок при слове «границы»:
Они пахнут трупами», – писал некогда поэт Хлебников. [10]
Трупами – да. А еще – деньгами, а еще ложью, высокомерием, презрением, отчаянием, мошенничеством, воровством.
Но лучше закрыть глаза. И притвориться, что повсюду порядок. И существуют только отдельно взятые, легкоустранимые сбои в системе.
Тем более если все это касается тебя не как участника, а как зрителя. Отойди – и забыл.
Саша учила немецкий, зубрила целые фразы, подпевала немецким песням, когда оставалась одна в мастерской. Ей хотелось полноценно общаться с новыми друзьями. Она горевала, что не может показать полюбившийся ей город папе, который видел Берлин в дымящихся руинах, или тете. Зато их с Леней дом был открыт всем друзьям и знакомым, которые с удовольствием навещали их. В Берлин стремились все: и Ленины бывшие сокурсники, и Сашины ученики. Однажды зашел Ян Рузиловский, учившийся у Саши лет десять назад. Он пытался сделать какую-то музыкальную карьеру, просил о помощи. Странное впечатление он произвел, что-то с ним было не так: то ли наркотики, то ли просто у человека не все дома. Смеялся невпопад, вдруг начинал сердиться, читал стихи, заговаривался. Хотелось ему помочь по старой памяти, но непонятно было, чем тут поможешь.
– Может, пусть Ромка интервью у него возьмет, статью напишет. Вдруг он и правда гений? – задумалась Саша.
– Нет, не думаю, – покачал головой муж. – Не гений. Избалованный и, знаешь, – растленный. Подальше бы от него детям держаться.
Увы, хорошие советы часто вспоминаются слишком поздно.
Спасением от приступов тоски по родине стал храм. Берлинский православный Свято-Воскресенский кафедральный собор находился от их квартиры в пределах пешего хода. Переступала порог храма, и тоска улетучивалась. Душа словно попадала домой и успокаивалась, устремлялась ввысь. Сколько раз отмечала Саша настоящее чудо: в каком бы унынии, в какой бы растерянности ни пребывала она по дороге в храм, после литургии откуда-то появлялись и сила, и бодрость духа, и ясность цели. Господь дарил утешение.
