Татьяна Туринская - Арифметика подлости
Решено. Больше никаких мужиков.
***
Дочь Галина Евгеньевна ненавидела.
Она ей еще во время беременности кучу неприятностей доставила: жуткий токсикоз, растяжки на животе и бедрах, подурневшее лицо. Лицо после родов отошло, а растяжки на всю жизнь остались.
После ухода Конакова ребенок стал обузой. Нужно нового мужа ловить, а тут эта мелюзга под ногами крутится. Если б не она — Галина давным-давно бы жизнь свою устроила, как сыр бы в масле кувыркалась. Но кому нужен сопливый довесок?
Искала-искала большой любви, да так и осталась одна. Упрекнуть ее в бездействии никто бы не осмелился: 'Лежачий камень' — это не про нее. Но не сложилось.
Оставалось надеяться, что после Ольгиного замужества и Галина судьбу устроит. А дочь ее на всю округу ославила, дрянь безмозглая: что может быть позорнее, чем когда девку накануне свадьбы бросают?
Счастье вновь откладывалось. Мягко говоря, любовь к дочери от этого сильнее не стала. 23 года дуре, а ты пои ее, корми! Трать с трудом заработанные копейки. Ладно б те зарабатывались, как в молодости. Так ведь красота имеет обыкновение угасать. Вроде то же лицо, то же тело. Но глаза потускли от несладкого жизненного опыта, кожа на щеках да веках пообвисла. Грудь со временем в наволочку превратилась — Ольга весь сок высосала, гадина! Зато в бедрах жировые отложения плевать хотели на аэробику.
Так надеялась: даже если и не устроит судьбу после Ольгиного замужества, на старости лет удобненько на крепкой шее зятя устроится — пусть тот ее и содержит. Ан нет. Эта дура сначала нищего физрука в дом привела, а потом и вовсе брошенкой оказалась. Плакали Галины мечты о беззаботной пенсии.
А главное — из-за чего? Она ж ее в ежовых рукавицах держала! Доктор как намекнул на нимфоманию — Галина сразу просекла, чем это дочери грозит. Она ведь и сама до этого дела охочая. Иначе б с Конаковым так и осталась — в принципе, приличный был мужик. Но один мужик — это скучно. Хотелось разнообразия. Хотелось много, разного, и желательно одновременно — чтоб сравнивать по свежим следам.
Но она-то, Галина, приличная женщина. Ну да, любит разнообразие — так разве ж это плохо? Мужчины тоже разнообразие любят — и кто их за это осуждает? Все так и говорят: мужику, мол, природой положено полигамным быть.
Чушь какая! Это женщина должна быть полигамной. Ей детей рожать. Значит, должна выбрать самого-самого достойного мужика. А как его найти, не имея возможности сравнить одного с другим? Враки психологические. Все люди должны быть полигамны — от моногамии одни сплошные проблемы.
Тем не менее, Галина — порядочная женщина. То, что ее взгляды на секс чуть более свободны, чем традиционные — ни о чем не говорит. По крайней мере, до нимфоманки ей далеко. Нимфомания в ее понимании — полное беспутство. Галя соблюдает внешнюю пристойность. А нимфоманка — это та, за которой кобеля стаями бегают, и стаями же рвут на части. Фу! Непотребство какое.
Она и без предупреждений доктора Ольгу в строгости держала. Не в воспитательных целях — сугубо из-за отсутствия любви к дочери. После операции стала и вовсе третировать. Каждый день вбивала ей ремнем понятия о девичьей чести, чтоб та раньше времени не узнала вкус запретных радостей. Чтоб соблазнов у девки не было. Пусть сначала замуж выйдет, чтоб матери за нее краснеть не пришлось. А потом уж пусть себе нимфоманит сколько угодно. Это уже будет не Галина проблема, а Ольгиного мужа.
Так нет же, эта дрянь все равно умудрилась по-своему сделать. Вот и не верь в силу природы. А расплачиваться кто будет? Она что, до пенсии должна Ольгу тянуть?
Злость в ней так и клокотала. Сдерживать чувства она никогда не считала необходимым, и колотила дочь от души. Все свои неудачи в удары вкладывала. Иногда переставала себя контролировать. Однажды так утюгом Ольгу приложила, что зуб той выбила — только это ее и остановило. Новые-то зубки недешево обходятся.
Чаша переполнилась, когда с трудом подцепленный кобель 'сдулся', увидев Галину обнаженной. Не впечатлили его ее увядшие прелести. Пробормотал что-то нечленораздельное, да домой засобирался. Она его и так и этак — все впустую. Облом.
То, что она редкой нынче радости лишилась — еще терпимо. Но в кошельке-то копейки на автобус остались, а что они с Ольгой завтра жрать будут?!
И такая ее злость взяла. Сколько ж можно? Почему Ольга не тревожится по этому поводу? Дура здоровая — 25 лет, уже работает, а на зарплату разве что пару окорочков в месяц купишь. Сколько можно ее кормить? Эта шалава протрахала свое счастье забесплатно, а Галя должна ее содержать?! Ну уж нет. Она свое оттрубила. Теперь Ольгина очередь. Должна же когда-то восторжествовать справедливость!
Страсти в душе улеглись. Оленька чувствовала, что переродилась. На мужиков теперь взирала сверху: мстила им за то, что от них все беды на земле. В самом деле: где женщина — там мир, где мужик — жди неприятностей.
В школе, куда она попала по распределению, за ней принялся было ухаживать преподаватель физики Андрей Сергеевич Пертухов. Именно ему довелось стать в ее глазах олицетворением мужского отродья.
Во-первых, за то, что фигурой сильно смахивал на Кебу — издалека увидишь, и сердце разрывается: Генка! Пришел, миленький! А через секунду понимаешь: никакой это не Кеба. И Олю буквально захлестывала злоба: обманул, гад!
Во-вторых, на руке Пертухова посверкивало обручальное колечко, за что Оленька его презирала: дома жена ждет, учительские копейки пересчитывая, а эта сволочь тут глазки строит!
Жизнь без мужиков оказалась куда приятнее. Никаких хлопот по выискиванию 'колокольчиков', никаких тревог — как бы ни залететь, да как бы мать ни застукала. Мир и покой. Мечта: мама сама все сделает, чтоб Оленька почувствовала все прелести мира. И беременности опасаться не надо: от побоев еще никто детей не рожал. А удовольствие практически такое же. Ну, почти такое. Зато в тысячу раз пристойнее.
В дверь позвонили три раза — условный сигнал от матери. Значит, привела очередную жертву. Оля привычно спряталась на кухне, прикрыв за собою дверь. Нельзя отбивать у матери клиента, иначе завтра придется запихивать в себя пустые макароны.
Однако на сей раз что-то, видимо, пошло не так — уже через несколько минут мать позвала ее елейным голоском. Оленьке это сразу не понравилось. Проколы у матери последнее время случались все чаще — кавалеры уходили, не попрощавшись. После этого Ольге здорово доставалось: мать не сдерживала себя, лупцевала от души. Но никогда раньше она не звала дочь при клиенте. Не к добру это.
Как была, в коротком халатике, без макияжа, с волосами, забранными в хвостик, Оля несмело заглянула в комнату.
