Не родись красивой. Манекенщица - Королева Мария Михайловна

— А при чем тут мой отец?

— Так это он и есть, — вздернула плечами мама, — так что из меня получится хорошая модель. Кстати, перед тем как уехать из Егорьевска, я зашла в фотоателье. Там у меня подруга работает. Так что у меня есть все необходимые фотографии. И портрет, и фото в купальнике. Я даже сделала одну фотографию в стиле ню, без одежды. Я могу работать и в таком амплуа. Сейчас я тебе покажу. — Мама полезла было в сумку.

— Нет-нет! — испуганно остановила ее Нина.

Мама прожила в Нининой просторной квартире меньше недели. Она больше не заговаривала о модельном бизнесе, и Нина преждевременно обрадовалась, что Надежда Николаевна оставила свою безумную затею. Но однажды, придя домой, Нина мамы не обнаружила. Сначала она подумала, что взбалмошная родительница обзавелась в столице поклонником и гуляет сейчас с ним по вечерней Москве или ест свои любимые корзиночки с кремом в каком-нибудь недорогом кафе на Тверской, но потом Нина заметила, что исчез и мамин чемодан. А на кухонном столе лежит замусоленная бумажка, на которой кривым, неразборчивым маминым почерком написано:

«Доченька, прощай! Может быть, еще и увидимся, если меня не отправят работать в Париж. Я устроилась в модельное агентство, так что скоро ты обо мне услышишь.

Мама».

История эта подействовала на Нину как внезапная простуда. На ватных ногах ходила она по городу, даже боясь себе представить, куда пропала Надежда Николаевна. Разумеется, ни в какое модельное агентство ее не возьмут. И домой, в Егорьевск, мама тоже не вернулась. Нина обзвонила больницы, морги и даже сумасшедшие дома, но нигде… женщины, похожей по описанию на ее мать, не обнаружилось.

Больше у Нины не было времени заниматься мамиными поисками. Зима для манекенщицы — это практически мертвый сезон, зато весной стилисты и модельеры просыпаются от зимней спячки. Той весной Нина была нарасхват. Она опять снялась для «Космополитэна», причем на этот раз возле ее фотографии была подпись — «Нина Зима, русская топ-модель».

В начале лета ей позвонили с телевидения. Еженедельная программа «Личность недели» возжелала взять у Нины интервью. Нина сначала обрадовалась — программа эта была вечерней и имела огромные рейтинги, кого попало в нее не приглашали. Съемочная группа приехала прямо к ней на квартиру, только тогда Нина поняла, что это за страшный зверь — телевидение.

Группа состояла из молоденькой нагловатой журналистки, оператора, двух слегка подвыпивших осветителей и пожилого администратора. Все они вежливо, но твердо отказались от предложенных Ниной тапочек и прошли в комнату прямо в уличной обуви, оставляя грязные, мокрые следы на паркете и светлом синтетическом ковре.

— Где бы я могла присесть для интервью? — строго поинтересовалась корреспондентка.

— Можно в кресло, — улыбнулась Нина, — а можно на диван. Как раз рядом со мною на стене висит моя фотография из американского журнала, должно красиво получиться. И розетка здесь есть, чтобы осветительный прибор подключить.

Оператор посмотрел на нее как актер-оскароносец на статиста-неудачника. И вздохнул:

— Надо двигать мебель.

Через три часа Нинина квартира выглядела так, словно она только что в нее въехала или, наоборот, сидела на чемоданах, готовясь выезжать. Столы, стулья, кресла, письменный стол и даже шкаф были сдвинуты в один угол комнаты.

— Вот теперь у нас есть пространство и можно его чем-нибудь заполнить, — самодовольно улыбнулся оператор. В итоге кресло он передвинул на прежнее место и журнальный столик тоже.

— Садись в кресло, — велел он Нине, — вот тут как раз хорошая картинка получается. Смотри, за твоей спиной висит красивая фотография.

Нина изумленно вскинула брови.

— Но я же так и предлагала с самого начала! Вы исцарапали весь паркет, вытащили вещи из шкафов, а в итоге все осталось как было.

— Не учи ученого, — вполне миролюбиво сказал оператор, — раньше картинка слева висела, а теперь она справа. Так гораздо лучше.

— Но можно было просто перевесить картинку!

К Нининой нарядной блузке прикрепили крошечный микрофончик, сделав при этом несколько затяжек на тонкой дорогой ткани.

— Скажите, а почему вы вообще решили стать моделью, Нина? — спросила журналистка.

— Мой дядя — известный модельер, Василий Сохатый, — озвучила она заранее отрепетированный с Васей текст, — он меня и привел. Сначала я снялась для его каталога. Можно сказать, по блату. Эти фотографии заметили в агентстве.

— То есть ваша карьера началась по блату? — мгновенно ухватилась за эту тему корреспондентка.

— В модельном бизнесе сложно пробиться по блату. Практически невозможно. Вы ведь и сами это понимаете, разве нет?

— Ну хорошо, — девица издевательски улыбнулась, — значит, по блату нельзя. А вот с некоторых пор на авангардных подиумах Москвы работает дама, которая утверждает, что является вашей матерью. Разве не вы ее пристроили?

— Что? — Нина даже с кресла привстала. — Этого просто не может быть.

— Может. Наша программа взяла у нее интервью. Ее зовут Надежда Николаевна Орлова, и она вот уже две недели вполне успешно работает манекенщицей и моделью. У нее есть шикарное портфолио, и она получает двести долларов за показ.

— Нет, это не моя мать. — Нина вымученно улыбнулась. В конце концов, эта наглая корреспондентка никогда не сможет доказать обратное. — Моя мама живет в другом городе и ни за что не стала бы этим заниматься.

Вопреки Нининым ожиданиям, передача «Личность недели» получилась вполне доброжелательной. Журналистка работала на совесть — она раскопала архивы многих показов мод, в которых Нина участвовала, и видеосъемку барселонского конкурса, и множество Нининых красивых фотографий. А вот интервью Надежды Николаевны они, слава богу, в эфир не пустили. Видимо, больше поверили рассудительной Нине, а не полусумасшедшей старухе в ярких подростковых шмотках.

Зато теперь Нина легко смогла отыскать маму. Надежде Николаевне действительно очень повезло. Авангардный подиум работает по своим законам. Чем необычнее модель, тем больше ее любят авангардисты. Именно у них работают трансвеститы, и бритые наголо девицы с туманным взглядом, и знаменитая пани Броня — манекенщица, которой, наверное, уже давно перевалило за восемьдесят лет. Должно быть, Нинина мама решила составить конкуренцию именно пани Броне.

Однажды Нина посетила один из маминых показов инкогнито. Мероприятие проходило на одной из подмосковных свалок, в центре которой был наскоро построен подиум и зрительские ряды. Чем-то этот антураж напомнил девушке ее первый показ мод у Васи Сохатого. Она представляла себе, что это будет за шоу, поэтому надела старые вельветовые штаны, немного протертые на коленях (в этих мягких, уютных, но не слишком презентабельных брюках она обычно ходила по дому) и дешевую просторную клетчатую рубаху. Вдобавок добрую половину лица закрывали тонированные темные очки, а волосы она повязала старой косынкой. Конечно, ни в один приличный клуб Нину бы в таком виде не пустили, но для богемного мероприятия она оделась даже слишком нарядно и социально спокойно. Например, на стуле справа от нее сидел не слишком опрятный тип с пыльной, свалявшейся бородой, на его голове возвышался огромный бархатный колпак ядовито-зеленого цвета. А еще были среди зрителей две совсем молоденькие девушки, которые нацепили огромные напудренные парики — как у французских придворных дам с гравюр семнадцатого века. Вероятно, девчонки одолжили их в костюмерной какого-нибудь театра. Так что Нина выглядела вполне скромно и осталась неузнанной.

До последнего момента ей не верилось, что ее мать все-таки появится на этом подиуме. И все же это произошло. Надежда Николаевна была гвоздем программы и вышла на подиум в самом конце. По традиции она представляла платье невесты. Господи, что это было за платье! Скорее всего, предприимчивый модельер купил его у какого-нибудь старьевщика. Грязноватое, пыльное, полуизъеденное молью. Нинина мама смотрелась в нем как призрак из подросткового фильма ужасов. Но сама она, видимо, была в полном восторге. Ей аплодировали, ей свистели, кричали, ее фотографировали, ее называли Надин, а какой-то молодой человек даже одарил ее немного вяловатой розой.