Отмель - Крейг Холли

– Мы никуда не едем, да? – спрашивает Кики. Ну что ж, так даже лучше. Начнем издалека. Будем продвигаться осторожно, маленькими шажочками, прежде чем я наконец признаюсь дочери, что ее отец застрелил соседку и похитил нас.

– Да.

– И никакой больной подруги не существует. Я права?

Я поднимаю цветок и обнаруживаю, что он совсем ничем не пахнет.

– Да.

Тогда зачем мы здесь? И когда вернемся домой?

Я устраиваюсь на камне и сажаю дочь к себе на колени. Эту речь я отрепетировала вчера ночью, когда поняла, что с острова надо бежать, даже если Джек нам не поможет. Фигурка у Кики костлявая, а живот у меня размером с арбуз, но дочь не отстраняется, и мне удается худо-бедно ее обнять. Я целую ее волосы, и в ноздри ударяет странный запах, совсем непохожий на привычный аромат духов из девчачьих магазинов и дорогого мыла с розовой пеной, которое она заставляет меня покупать. Теперь Кики пахнет так же, как этот проклятый остров. Мокрыми ракушками и известняком.

– Кики, на прошлой неделе ты кое-что сняла на камеру, и твой ролик доставил нам массу проблем.

Она поворачивается ко мне лицом:

– Что?

Ты снимала себя в домике на дереве, а в это время на заднем плане с Ариэллой случилась беда. Ты ни в чем не виновата. Думаю, твое видео даже поможет полиции во всем разобраться и выяснить, что на самом деле произошло у наших соседей.

– Типа ограбления?

Я тереблю лепестки, сгибая их, так что они сминаются и рвутся. Нельзя говорить Кики, что Ариэллу убили. Рано или поздно она все равно узнает – не от меня, так от друзей. Буду притворяться, что наши соседи переехали. Поэтому киваю.

– В общем, Ариэлла пострадала. И этот момент попал в кадр.

Дочь хмурится.

– И при чем тут мы?

– Твой папа занимается охраной Матео, мужа Ариэллы. А раз на нее было совершено покушение, это значит, что твой отец подвел своего нанимателя.

– Значит, Матео разозлился?

– Еще как. Сказать по правде, нам пришлось сбежать, потому что наш сосед – очень плохой человек. И к тому же опасный.

Тогда зачем папа с ним работал?

Сжимаю губы в тугую линию. В жизни не вела разговора сложнее.

– Когда папа подружился с Матео, я стала наводить справки и выяснила, что твой отец тоже занимался кое-чем нехорошим. Совершал плохие, опасные вещи, и меня это очень беспокоит.

Похоже, дочь на грани срыва и вот-вот заплачет. Тем не менее она быстро берет себя в руки и смотрит на меня во все глаза.

– Например?

– Детали тебе ни к чему. Но запомни: мужчины, живущие на этом острове, – негодяи. Твой папа так не считает, но я-то знаю. Женщин тут держат как…

– Ну?

– Как узниц. – Глаза начинает пощипывать. – И мы тоже узницы, Кики. Твой папа очень боится, что Матео нас найдет, и вряд ли нам удастся вернуться домой, если мы с тобой и Купером будем сидеть сложа руки.

– Но, мамочка, – лепечет Кики, начиная плакать. Ноздри у нее вздуваются, она страшно напугана и прижимается ко мне изо всех сил.

– Тише. Не бойся. Все будет хорошо, Кики. Посмотри на меня. – Я беру лицо дочери в ладони. – Джек делает все возможное, чтобы вернуть нас домой, но мы тоже должны кое-что предпринять.

– Что? – Кики срывается на крик, и я мягко на нее шикаю. – Я боюсь.

– И у тебя есть на это полное право. Но только если рядом нет меня. Я не боюсь, Кики. Обещаю, мы сбежим. Само собой, у тебя много вопросов. С радостью на них отвечу, когда мы покинем остров. – Я вытираю слезы, текущие по щекам моей до смерти напуганной дочери, и силюсь не разреветься сама. – Но сделать это мы должны тайно.

– Папа тоже плохой? – спрашивает дочь. Лицо у нее красное и мокрое от слез.

Язык прилипает к нёбу. Если бы она только знала. Если бы…

– Он запутался. Принимает неправильные решения и совсем не заботится о нас. Мы с тобой должны быть очень храбрыми, Кики, хотя бы ради Купера.

– Как нам отсюда сбежать? – Кики сотрясают рыдания. Если сейчас нас заметит один из мужчин, все пропало. Я прошу дочь успокоиться, быть взрослой и храброй, следовать моим указаниям – и тогда все будет хорошо. Кажется, подействовало. Кики кивает, хлюпает носом и утирает его тыльной стороной ладони.

– Ночью мы с тобой разбудим Купера и сбежим. Но пока ничего ему не скажем, иначе он запаникует. Объясним по дороге. Тогда возражать будет поздно.

– Но как мы сбежим, мамочка? – продолжает недоумевать дочь.

– Видишь вон тот остров? – Я машу рукой в сторону соседнего клочка суши, окутанного густыми тенями. Было бы лучше, если бы он переливался на солнце, казался ближе, доступнее, красивее – маленький тропический рай, который так и манит к себе. Кики смаргивает слезы и смотрит в сторону острова. – Мы туда поплывем.

Дочь поворачивается ко мне, лицо ее искажено ужасом, тело дрожит.

– Что?! Как?

– Сначала немного потренируемся и научимся хорошо плавать. – Я улыбаюсь фальшивой улыбкой, но Кики, как обычно, не замечает обмана. Я давно наловчилась изображать эмоции, и дети мне верят. – Но мы справимся. Посмотрим, сумеет ли Джек нам помочь, а если нет, – я целую дочь в макушку и вытираю ей слезы с ресниц, – через два дня мы сбежим сами.

Сейчас

Прежде чем солнце полностью скроется за горизонтом и сверчки заведут свою песнь, а из глубин океана поднимется полная луна, осветив своим холодным сиянием остров напротив, – прежде чем все это произойдет, я отведу Купера и Кики в сарай, где живут мои новые знакомые. Поиграем с Акмалем, говорю я сыну, пока мы устало плетемся вниз по холму.

Кровотечение остановилось, и я до сих пор не увиделась с Джеком. Надо придумать способ послать ему сигнал. Предупредить, что ребенок вот-вот появится на свет и либо погибнет, либо мы познакомимся с малышом раньше времени. Купер, презрительно фыркнув, спрашивает, почему женщины живут в такой дыре. Перед тем как постучать в дверь, я настоятельно прошу сына держать свое скромное мнение при себе. Ему не понять, каково им. Ведь моим детям, как и мне, повезло родиться в богатой, привилегированной семье. Если нынешний кошмарный опыт способен хоть чему-то нас научить, надеюсь, это будет способность никогда не принимать роскошь как должное.

Мысленно я уже пообещала Вселенной, что так и будет. Но не готова произнести обещание вслух, пока мы не окажемся в воде, подальше от этой тюрьмы.

Приоткрыв дверь, Марьям, как обычно, осторожничает. Встает на цыпочки, заглядывает мне за спину и лишь после этого приглашает войти. Ее подруги нет дома. То есть я так подумала, переступив порог крохотной комнатушки, но тотчас поняла, что ошиблась. Марьям показывает в сторону спального места, где на матрасах с тропическими рисунками вытянулась женщина с татуировкой.

– Сити больно, – поясняет Марьям.

Я велю Кики и Куперу отвести Акмаля к дальнему концу сарая, откуда не видно особняк. Предлагаю выбрать какой-нибудь симпатичный цветок или поискать зарытые в песке сокровища. Все лучше, чем видеть такое. Дети уходят, но Кики напоследок бросает любопытный взгляд в сторону матрасов, и я взмахом руки прогоняю ее.

– Что случилось с Сити? – спрашиваю я Марьям, после чего подхожу к постели и сажусь на корточки рядом с татуированной. Крови, кажется, нет. Я поглаживаю ее голую ступню. – Что они с ней сделали?

– Они ударить. Она собрать вещи, они увидеть.

Тревога, словно старая раковая опухоль, возвращается откуда ни возьмись. Душит петлей на шее, сжимает горло так крепко, что не продохнуть.

– Они знают? – спрашиваю я, сглатывая несколько раз подряд. В глотке будто застрял комок, но на самом деле это спазм. – Марьям, они знают?

Мужчины в курсе, что мы задумали побег? – Комната резко теряет очертания, как телевизионное изображение, когда неожиданно пропадает сигнал.

Она пожимает плечами и качает головой.

– Это неправильно! На месте Сити должна быть я. Я не хотела, чтобы вы пострадали из-за меня. А теперь они всё знают.

Кажется, я вот-вот упаду в обморок. Такого со мной еще не случалось. Потеря крови, схватки и липкий страх буквально заползают под кожу, проникают в сознание, лишают самоконтроля.