Кара Локвуд - Улыбнитесь, вы уволены
В окружной тюрьме, которая скорее похожа на древнее студенческое общежитие, на меня заводят дело, снимают отпечатки пальцев, делают фотоснимок. Это надо же, что из всех, кто был на вечеринке Рона, только нас увели в наручниках. Когда после регистрации нас с Роном разводят в разные стороны, он кричит: «Без адвоката ничего не говори!» — от чего все присутствующие копы подозрительно смотрят на меня.
— Мне нечего говорить, недоносок! — кричу я ему вслед.
Открытое помещение с железными койками, вмонтированными в стену, будто не тюрьма, а обшарпанная база отдыха. Может, здесь охранники ходят в красных бойскаутских футболках? В углу — телефон-автомат, перед ним очередь из трех человек. Я встаю в очередь, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.
Одна женщина, от которой несет джином, отключилась в уголке, рядом с ней сидят и разговаривают еще две, очень беременные.
Я никогда не отличалась хорошей мускулатурой. Боюсь, любая из женщин — даже беременная — с легкостью меня изобьет, если захочет. Но их не интересуют драки; их интересует, силиконовая у Джей Ло задница или нет.
— Видно же, что она не своя, — утверждает одна.
— Своя, — возражает другая.
— Своя двигается совсем не так.
— А как же еще?
И так далее.
Такое чувство, словно я не в тюрьме, а в салоне красоты.
— А тебя за что загребли? — спрашивает женщина справа от меня. У нее на голове бандана, как у Малыша-каратиста в кино.
— Мой бывший парень бросил офицеру в лицо таблетки экстази, — отвечаю я и тут же жалею, что не сказала — «за убийство».
Женщина в бандане смеется:
— А я угнала у своего бывшего машину.
Разговаривающая по телефону женщина принимается орать в трубку:
— Скажи Марле, чтобы держалась подальше от моего мужика! Я не шучу! Если в моей спальне найдется хоть один накладной ноготь, клянусь, я убью эту стерву!
Выходит, женщины попадают в тюрьму из-за мужчин. Что за власть они над нами имеют? Несправедливо.
Наконец через час очередь доходит до меня, и я звоню папе с переводом оплаты за разговор. Из соображений гигиены трубку держу подальше от уха, слушать и говорить таким манером довольно трудно.
Папа отвечает не совсем членораздельно, как будто спал.
— Оплата? Какая оплата? — кричит папа оператору, который просит его принять звонок с переводом оплаты.
— Папа, это Джейн! Я в тюрьме! Прими звонок!
Оператор повторяет запрос.
— Кто?
— Джейн. Твоя дочь, Джейн! — надрываюсь я, но оператор меня отключает.
— Нам не нужна виниловая обшивка! — выкрикивает папа и вешает трубку.
Остается Тодд. Удивительное дело: он легко принимает оплату на себя. Как будто ждал, что я позвоню из кутузки.
— Почему ты не сказала мне про маму? — без предисловий орет Тодд. Его, похоже, совершенно не интересует, что меня арестовали.
— Тодд, я собиралась, но все произошло так быстро.
— Ну вот, спасибо. Мама позвонила и рассказала мне все сама.
— Она сказала, где она?
— Нет, но говорит, что ходила к юристу.
— Правда?
Сердце обрывается. Да, последние несколько месяцев (на самом деле почти всю их совместную жизнь) папа действительно был не подарочек, но от того что родители расходятся, мне грустно и очень стыдно. Ясно, здесь есть и моя вина: все время критиковала папу, да еще жила в квартире, которая мне не по карману.
— Кто позаботится о папе? — спрашивает Тодд, как будто речь идет об инвалиде. — Что он будет есть?
— По-моему, ему пора научиться готовить самостоятельно.
— Извините, но мне срочно нужно позвонить, — подгоняет меня женщина, стоящая в очереди следующей. По серебряным ботинкам на платформе и ядовито-розовому намеку на юбку я догадываюсь, что это проститутка.
— Хватит о родителях, Тодд. Ты можешь вытащить меня из тюрьмы?
— Вечно ты о себе, — вздыхает Тодд.
— Я в тюрьме. Прости, если сейчас я не слишком отзывчива.
— Что ты натворила на этот раз? — спрашивает Тодд, словно я рецидивистка.
— Долгая история. Я не виновата.
— Как всегда.
Я вкратце излагаю события. Тодд так хохочет в трубку, что не может сказать ни слова.
— Это называется помощь? — упрекаю я.
— Только ты, Джейн, — выдавливает он после нескольких глубоких вдохов. — Только ты можешь попасть в тюрьму из-за бывшего парня наркодилера. Подожди, вот узнает Кайл…
— Ты ему НИЧЕГО не скажешь! — перепуганно кричу я.
Кайл НЕ ДОЛЖЕН знать. Хуже этого и быть ничего не может.
— А я возьму и расскажу-у, — шепеляво, по-девчоночьи дразнится Тодд.
— Не посмеешь. Я тебя убью. Клянусь.
— Вот прямо сейчас и позвоню.
— ТОДД! — в отчаянии верещу я. — Пожалуйста, не надо. ПОЖАЛУЙСТА. Он мне этого никогда не забудет. Тодд, я тебя умоляю. Не надо.
— Захочу — позвоню, захочу — не позвоню.
— ТОДД! Если ты ему расскажешь, то я расскажу маме с папой, кто НА САМОМ ДЕЛЕ разбил старинную бабушкину вазу.
— Теперь им, думаю, уже все равно, — неуверенно говорит Тодд.
— Мама плакала над ней неделю, — напоминаю я.
— Но… — Тодд колеблется. — Разбитую вазу не сравнить с тюрьмой.
Тодд во всем видит соревнование.
— Кайлу не говори. УБЬЮ.
— Посмотрим, — отвечает он.
— А теперь — ты вытащишь меня отсюда?
— Ладно, позвоню кое-кому. — Тодд переключается в режим решения проблем. — Ах да, Джейн. Не роняй мыла.
— Это опасно только в мужской тюрьме, — ехидно отвечаю я.
Вероятно, это самое дно. Теперь я не только безработный люмпен, но еще и арестант. Видимо, дальше падать некуда.
Я никогда так не мечтала снова оказаться дома, у родителей, пусть даже там все развалилось. Есть много вещей похуже, чем вернуться жить к предкам. В тюрьме, например, точно хуже.
Всю ночь не сплю: боюсь, что одна из беременных заколет меня во сне ножом (я знаю, как это делается, видела по телевизору). Лежу и щурюсь от ослепительного света флуоресцентных ламп, которые никогда не выключаются. Это почти то же, что сидеть в конторе за перегородкой, только тут серые железные прутья, а вместо пластиковых горшков с цветами угол украшает лужица блевотины рядом с алюминиевым унитазом без сиденья.
На следующее утро большинство женщин отпускают, а я все жду.
И жду.
И еще жду.
Моя одежда уже пропиталась тюремным запахом. Жалко, я не ходила на курсы дзенмедитации, пока сидела без работы. Сейчас это было бы очень кстати.
Я слишком все запустила, решаю я. Может, вся моя проблема в том, что я не провожу границ в отношениях. И в том, что, хотя я бываю агрессивной и вообще неприветливой, никто не воспринимает меня всерьез. Должно быть, я похожа на человека, о которого можно вытирать ноги. Должно быть, все считают меня размазней.
