Элизабет Обербек - Модельер
Равнодушие Клода потрясло даже самого Лебре.
Наконец Клод произнес:
— Я должен закончить четыре работы.
— Я не хочу видеть ни одной вашей работы, пока не вернетесь, — ответил Лебре.
Заметил ли Клод всплеск эмоций в голосе Лебре. Впрочем, это все равно что держать бокал шампанского перед носом алкоголика. А может, он опять использовал Валентину, чтобы заставить Клода выполнять все новые и новые работы?
Клод рассмеялся:
— Я попался на ваши уловки, Андре, сейчас вы абсолютно точно попали в цель.
У Клода забилось сердце: быть рядом с Валентиной, беременной или нет, интересно, любит ли она его еще или нет. По собственному желанию он попался на приманку своего босса.
Ночь перед вылетом в Нью-Йорк Клод провел в доме сестры. Она и Бернар в это время восхищались Лондоном. Он долго рассматривал футбольные мячи, развешенные по стенам конские подковы. Кроме этого, он успел приготовить неплохой ужин: кусок мяса, печеная картошка и свекла. Он любил свеклу, но старался не употреблять ее в пищу. Его угнетала сама мысль, что это еда дьявола (Клод считал, что этот овощ истекает кровью). Хотя чаще он потакал желаниям племянников, а они всегда нашептывали ему, чтобы он приберег свеклу для кроликов, которых разводили на ферме, расположенной недалеко от дома.
Со стола наконец было все убрано, посуда вымыта. В столовую заглянула Паскаль.
— Я пришла к вам заниматься, — сказала она. Казалось, она не была удивлена тем, как дядя Анри хозяйствует по дому. Клод успел произнести только одно слово: «Конечно» — и тут же услышал скрип половиц. Через секунду рядом с ней уже был Анри.
— Паскаль, я хотел вас спросить, как вы оцениваете этюды Гайдна?
— Добрый вечер, месье Рейно, — сказала она, кивнув ему на прощание, так и не успев ничего ответить. Анри держал ее за руку.
Голос Паскаль сильно изменился. Теперь он звучал по-женски глубоко и казался полным тайн.
Сидя с племянниками в другой комнате, он слушал мелодии Гайдна, которые она исполняла, а потом наступила полная тишина. Дидье и Жан-Юг в один голос просили дядю прекратить музыкальные упражнения этих двух музыкантов, но Клод воздержался: дуэт был прекрасен и без вмешательства посторонних.
Дидье вдруг собрался выйти из столовой, но в последнюю минуту сказал:
— Я должен принести бумагу, которую ты должен подписать.
Клод среагировал моментально:
— Нет-нет, не спеши! Неужели я не сказал, что у нас на десерт? Мороженое и вафли. Только представьте — мы на пляже в самый разгар лета! Подходите быстрее.
Долго уговаривать не пришлось — все уже стояли у холодильника.
Когда он наконец выпустил племянников из кухни, то оказалось, что за пианино уже никого нет. Паскаль и Анри болтали ногами, сидя на соседнем заборе. В свете наружного освещения казалось, что их головы покачиваются в такт: сначала Паскаль, затем Анри. Клод представлял их разговор — он был похож на удивительной красоты гобелен, сотканный из эмоций и слов.
Глава 21
Осень в Нью-Йорке была намного ярче, чем осень, которой наслаждались в Париже. На свежем холодноватом голубом фоне неба осенние краски становились отчетливее. Это потрясло Клода. В Париже в это время года преобладали более спокойные серые тона, и у Клода не раз возникало ощущение, что раньше небо было более голубым. А здесь, в Нью-Йорке, оно было молодым, сердце готово к страсти, мысли свободны, словно исчезли все проблемы. Клод посмотрел на небо, стараясь запомнить все оттенки этого цвета, подумав, что использует их в следующей коллекции.
Время в Нью-Йорке бежало стремительно. В Париже оно тянулось, бесцельно растрачиваясь за кофе и круассанами. Выглянув из окна старенького отеля, он увидел людей, которые куда-то спешили, упрямо сопротивляясь порывам ветра.
Отель «Манхэттен» славился своим минимализмом. В его комнате был только один предмет мебели: низкая встроенная кровать, покрытая бежевым покрывалом, над которой висел огромный белый холст с черной точкой в центре.
Клод задумался: интересно, в конце своего пребывания здесь он будет любить или ненавидеть эту черную точку. Рядом находилась еще одна комната. Там стояли письменный стол, кресло, кофейный столик и диванчик, накрытый бежевым пледом.
Первым в его расписании в Нью-Йорке значилось вечернее посещение «Весеннего парада Моды», которым руководил любимец толпы дизайнер Марди Грас. Восходящие звезды модельного бизнеса должны будут пройти в окружении манекенщиц, одетых в самые современные весенние наряды, по Спрингс-стрит в районе Сохо. Уже выходя из такси, Клод услышал приятную мелодию саксофона. Улицу переполняли толпы любителей зрелищ. Каким-то образом он нашел нужную трибуну, при входе на которую значилось: «Для дизайнеров и прессы».
Начался парад. Модели, тонкие, как тростинки, таких Клод никогда не видел даже в самых необузданных фантазиях, сопровождали своих модельеров. Они держались за руки. Оригинальность фасонов поразила Клода до слез! Как много прошло времени с тех пор, когда он понял, что одежда требует ответа на вопрос: «Итак, что вы думаете об этом?»
Грудь одной из моделей украшали фарфоровые тарелочки. Как их удалось прикрепить? На талии у нее был пояс, составленный из цепочек, на которых висела кухонная утварь: большие серебряные ложки, деревянная лопаточка, кривая вилка и нож для разрезания торта. Как же это нелепо и вызывающе!
Другой американский модельер, работа которого его всегда восхищала, шел следом за манекенщицей, одетой в прозрачный флаг Соединенных Штатов Америки. У девушки были очень длинные ноги, совершенно обнаженные. Звезда из мохера удачно разместилась на груди. Все, кто стоял рядом с Клодом, энергично аплодировали. Казалось, будто здесь это шоу показывалось впервые.
После окончания парада Клод поехал в музей Метрополитен. Выйдя из такси, Клод оцепенел на несколько минут: по ступеням внушительного здания с колоннами поднимались люди в роскошных нарядах. Клод понял, что оделся ненадлежащим образом — все без исключения мужчины были в смокингах и черных галстуках-бабочках. На плохом английском он спросил молодого человека в простенькой одежде, бегущего по ступенькам наверх, пропустят ли его в зал в пиджаке и галстуке.
Молодой человек ответил:
— Конечно. Судить о людях по одежде неправильно.
Войдя в зал, который окрестили «Храмом Дендур», Клод принялся рассматривать женские наряды. Больше всего ему понравилась ярко-красная туника, поверх которой был надет пурпурный жакет. Он пробрался сквозь толпу гостей и нервных официантов, чтобы рассмотреть ее поближе. Никогда в жизни Клод не видел на женщинах так много сверкающих драгоценностей и роскошного шелка.
