Ева Модиньяни - Корсар и роза
Она поднялась, держа в руке подобранные с полу осколки линз. Тоньино вжался в угол рядом с буфетом, плача и закрывая лицо рукавом. Он оплакивал смерть отца и предательство жены, свое уродство и свою безнадежную любовь.
— Плачь, плачь, оплакивай свою низость! Ты меня купил, как вещь. Стыдись, — попрекнула его Лена.
— Я тебя любил, — ответил он, давясь рыданиями. — Я был так влюблен, что пошел бы на что угодно, лишь бы тебя заполучить. Ты говоришь, что я о тебе ничего не знаю. Ладно, допустим. Но ты-то знаешь, каково мне было ночевать на чердаке? Я считал часы и молился, чтобы поскорее наступило утро и я мог бы снова тебя увидеть. Я радовался каждой встрече. Я хотел тебя всем существом и не смел коснуться пальцем. Я говорил себе, что недостоин обладать таким чудом, как ты. Когда я возвращался домой по вечерам, после целого дня работы в поле, и ты шла по двору мне навстречу, я благодарил небо за то, что ты не сбежала от меня. Я все думал, что ты можешь бросить меня и уйти, эта мысль приводила меня в ужас. Я говорил себе: «Тоньино, ты несчастный урод, ты невежда. Разве тебя может полюбить эта маленькая Мадонна?» Я вознес тебя на алтарь. Если бы ты сама не попросила, я бы ни за что не осмелился лечь с тобой в постель. Но, богом клянусь, я не знал, что ты любишь другого. Да к тому же еще моего друга.
— А если бы знал, что бы ты сделал? — с горечью спросила Лена.
Он не ответил, и она продолжала:
— Я ухожу, Тоньино. Я намерена оставить тебя. Не для того, чтобы бежать со Спартаком, потому что твой лучший друг давно уже меня не волнует. Просто я хочу быть от тебя подальше. — Лена сунула в карман разбитые очки и схватила с вешалки пальто.
Тоньино подошел к ней и сказал едва слышно:
— Прошу тебя, Лена, прости меня. Я просто совсем сдурел от ревности. Не покидай меня. Если ты меня еще хоть чуточку любишь, останься со мной.
Лена почувствовала глубокую жалость к мужу. Да, он был уродлив, и он ударил ее, но ведь он так сильно ее любил. Если бы она ушла, его сердце было бы разбито, а имя покрыто позором. Она подумала о несчастье, поразившем Тоньино и Джентилину, об их горе.
— Я тебя не оставляю, — прошептала Лена, покорившись судьбе.
— Сможешь забыть все те гадости, что я тебе наговорил? — робко спросил он.
Они обнялись и заплакали вместе. И все же что-то в их отношениях в этот страшный рождественский день надломилось и разладилось навсегда.
Глава 6
Оставив за спиной Пьяцца-Гранде, Спартак углубился в переулок Санта-Чечилия. Его башмаки выбивали дробь на мостовой, гулким эхом перекатываясь от фасада к фасаду тянувшихся по обеим сторонам переулка старинных особняков. Вокруг не было ни души.
Темно-синее пальто добротной английской шерсти, теплый шарф и шляпа с широкими полями все-таки не могли в должной мере защитить его от пронизывающего холода. В руке он нес пакет со сладостями, только что купленными в кондитерской под портиками.
Он подошел к подъезду обветшалого особняка XVII века, заселенного лавочниками и ремесленниками, открыл дверь и стал подниматься по широкой каменной лестнице, ведущей на второй этаж, а потом свернул на более узкую и крутую лесенку с коваными железными перилами и дошел до четвертого этажа. Остановился он перед одной из дверей в глубине тесного, погруженного в полутьму коридора. На железной эмалированной табличке красовалась надпись: «Гельфи Эмилио».
Спартак отыскал под половичком ключ, вставил его в замочную скважину и повернул, стараясь как можно меньше шуметь. Оставив дверь чуть приоткрытой, он пересек крошечную прихожую и вошел в кухню.
Поставив пакет с пирожными на стол, Спартак освободился от пальто и шляпы, но оставил на шее шарф. В кухне стоял немыслимый холод, небольшая круглая чугунная печка, выкрашенная серебрянкой, была погашена. Спартак заполнил ее дровами и бумагой, разжег огонь, закрыл заслонку и увидел сквозь щели, как поднялось пламя. После этого он наполнил водой кофейник, поставил его на печку и огляделся по сторонам. В квартире, несмотря на то, что в ней обитал холостяк, был относительный порядок. Спартак распахнул дверь, ведущую в спальню, чтобы в нее проникало тепло от печки, вошел и, как обычно, застелил постель свежими, вынутыми из комода простынями.
Каждую субботу Эмилио Гельфи отправлялся из Луго вечерним поездом в Римини к своей любовнице. Она была замужем за железнодорожником, который работал на линии Рим — Вена. Муж уезжал из дома в пятницу вечером, а возвращался в понедельник. Эмилио оставлял ключи под половиком для Спартака, чтобы тот мог располагать его скромным холостяцким жилищем для воскресных встреч с Альбертой, учительницей начальных классов, с которой познакомился больше двух лет назад в ресторанчике под городской стеной.
Их роман продолжался с переменным успехом с тех самых пор. Все в городе об этом знали, но не осмеливались злословить.
Спартак уже разглаживал последние складочки на постели, когда появилась Альберта. Она тихонько закрыла за собой входную дверь и вошла в комнату.
— Привет! — весело поздоровалась Альберта.
Спартак с улыбкой чмокнул ее в щеку.
— Я поставил воду на огонь. Сейчас мы выпьем кофе с пирожными, это поможет тебе согреться.
Альберта пользовалась духами, которые ему не нравились. Едва заслышав их запах, он невольно вспоминал чистый природный аромат вереска и роз, исходивший от маленькой строптивой дикарки, которую ему никак не удавалось забыть.
— Отличная мысль, — сказала Альберта и, вернувшись в кухню, придвинула стул к печке. — У меня ноги заледенели, — объявила она, зябко поеживаясь.
Спартак опустился возле нее на колени, снял коричневые прюнелевые башмачки и принялся растирать одну ступню.
— Сейчас я тебя согрею, — заверил он, водя руками вверх-вниз по ее ноге и как бы невзначай расстегивая резинки на поясе.
Альберта взвизгнула от удовольствия. Она еще не успела снять ни пальто, ни шерстяную шапочку, под которой скрывалась шелковистая масса медно-рыжих кудряшек.
— А ну-ка прочь руки! Сперва я хочу знать, как ты провел эту неделю.
— В университете профессор Лампедуза прочел замечательную лекцию. Пришло письмо от доктора Корбани. Он меня очень хвалит. Моя сестра Миранда сильно болела: температура за сорок и бред. Но сейчас она уже поправляется, — шутливо отрапортовал Спартак.
— Мой отец тоже болен. У него ужасный кашель. Говорят, есть угроза бронхопневмонии. Этот холод нас просто убивает, — озабоченно заметила она.
Февраль выдался особенно суровый, неделями подряд температура опускалась по ночам до десяти градусов ниже нуля.
