Елена Ласкарева - Наваждение
Она радовалась своим сохранившимся вещам, как родным, которых не видела много лет. Она соскучилась по ним — каждый флакончик напоминал ей о кусочке времени, прожитого с Димой…
Счастливое тогда оно у них было… По сравнению с нынешним — так просто беззаботное.
И еще одна находка обрадовала ее чуть ли не до слез…
На самом дне картонной коробки обнаружился футляр со скрипкой!
Катя осторожно достала ее, развернула фланелевую пеленку, погладила ладонью темный, кое-где поцарапанный лак…
Сколько она уже не играла? Два года…
Она думала, что все уже позабыла, но руки сами привычно вскинули скрипку к плечу, щека коснулась подбородника, а пальцы прижали струны…
Смычок легко взлетел над ними и едва заметным касанием извлек гирлянду протяжных, певучих звуков…
Катя узнала их. Это было начало фуги Баха…
Дима посмотрел на нее и поморщился. Он достал свою гитару, настроил ее и улегся поверх одеяла.
— Спеть? — спросил он и, не дожидаясь ответа, начал играть:
Вот стою на камне…
Дай-ка брошусь в море…
Что судьба несет мне,
Радость или горе?
Может, озадачит?
Может, не обидит?
Ведь кузнечик скачет,
А куда — не видит!
— А почему не видит? — спросила Катя.
Она вновь бережно завернула скрипочку и уложила в футляр. По Диминому пению она соскучилась больше, чем по инструменту.
— Глаза на коленках, — усмехнулся Дима. — А скачет он коленками назад…
Она подошла и легла рядом с ним. Прижалась всем телом, мешая играть.
А Дима словно не замечал ее недвусмысленного порыва — продолжал бренчать по струнам, а потом затянул во всю глотку дурашливое:
Ах, дайте мне револьвер!
Я немедля застрелюсь!
Вечером в их комнату деликатно постучали.
— Дим, присоединишься? — спросил Слава.
— Естественно!
— Может, лучше побудем вдвоем? — робко спросила Катя.
Они так и не поцеловались, не помиловались… Димка играл и пел, словно выступал на сцене, а Катя была не возлюбленной, а просто зрительницей.
— С какой стати? Еще набудемся! — хмыкнул он. — Надо же познакомиться с компашкой! А тебя я наизусть знаю.
…Сколько жильцов было в этой квартире и все ли собрались на кухне, не знали даже сами жильцы.
За неимением мебели все расселись прямо вдоль стен, на полу.
Стаканы тоже отсутствовали, поэтому бутылки передавали по кругу, отхлебывали прямо из горлышка.
Посреди кухни на газете лежала разломленная буханка черного хлеба. Это была единственная закуска.
Катя опустилась на корточки рядом с Димой. А он уселся по-хозяйски, вытянув длинные ноги, и тут же отобрал у соседа бутылку:
— Хватит, присосался. Передай другому.
Он смачно отпил изрядную порцию и сунул бутылку Кате.
Она не хотела выделяться и отказываться — ей нужно было стать здесь своей, поскольку здесь она собиралась жить с Димой… И она тоже сделала большой глоток.
Вино оказалось дешевой крепленой бормотухой. Однако в нем было много сахара, и оно отчетливо отдавало привкусом неспелых яблок и сухофруктов.
«Ничего страшного… — подумала Катя и сделала еще один глоток. — Все ведь пьют, и ничего… В конце концов, можно представить, что это просто компот…»
От «компота» в голове закружилось, стало отчего-то очень весело, и Катя принялась хихикать, слушая бессмысленные разговоры вокруг.
Как смешно они все говорят! Переиначивают английский на русский лад: дринькнем, герла, френды…
А Димочка пользуется успехом — ведь у него гитара…
Конечно, он в каждой незнакомой большой компании может привлечь к себе внимание. Такого парня трудно не заметить. А уж как запоет — так все девочки его.
Но здесь, к Катиному счастью, девушек не было. Не считая ту, что спала голой на матрасе, еще двое. Но все они демонстрировали миру такие помятые, опухшие физиономии, что их нельзя было всерьез считать соперницами.
Голая успела одеться. Юбка наизнанку и кофтенка еще похлеще Катиной. А две другие следовали одним лишь им понятной моде — грубые армейские ботинки на высокой шнуровке и коротенькие крепдешиновые сарафанчики.
Постепенно из общих бессвязных разговоров Катя поняла, что голую зовут Маруха, а двух других Юлька и Ирка. Болезненно худой парнишка оказался Владиком, а заправлял всем чернявый парень с огромными, обведенными кругами глазами — Чика.
Остальные были безликой массой. К ним никто не обращался по именам, они не лезли в разговор — просто сидели и пили или курили странные самодельные папироски.
Они сначала вытряхивали из нормальных папирос весь табак, потом сдвигали прозрачную бумагу, образовывая длинную трубочку, а затем набивали ее смесью табака с какой-то травкой, от которой по кухне расходился сладкий густой запах.
Курили эти самоделки своеобразно — соединяли ладони домиком и втягивали дым через них, с усилием.
Это называлось пустить «козла».
Сидевший рядом с Катей Владик затянулся и передал папироску ей.
Катя посмотрела на Диму. Он всегда говорил, что ему не нравится, когда девушки курят…
Но, похоже, он считал, что ничего страшного не происходит, что так и надо, и Катя сложила ладошки домиком и тоже вдохнула сладковатый дым.
«Какие все хорошие… Как здорово сидеть вот так…
Тело легкое, словно невесомое… Вокруг клубы желтоватого дыма, и я парю в них…
Нет… воспаряю… в испарениях…
Мне так весело, так легко… Хочется смеяться. Непонятная радость распирает грудь и рвется наружу.
Мир такой чудесный!
И все люди — братья!
Ха-ха! Братья и сестры…
Но совсем не так, как это подразумевает брат Кирилл, а по-настоящему. Не пошло, а в высоком смысле… Духовное братство…
На лицах моих новых друзей улыбки. Как они красивы! Как одухотворены!
И нам так хорошо вместе!
Какое счастье, что мы с Димочкой будем жить рядом с такими замечательными людьми!
Люди!!! Я люблю вас всех!!!
Я обожаю этот мир!!!»
Дима подхватил Катю на руки и, пошатываясь, побрел в комнату.
За ним увязалась было совершенно пьяная Маруха, но Дима брезгливо прищурился и бросил через плечо:
— Брысь!
Тогда она принялась хохотать и указывать на него пальцем.
И Катя тоже смеялась тоненько, со всхлипами, цеплялась руками за Димину шею и лепетала нечленораздельно:
— Люблю… люблю…
Глава 5
ПРОСТИ… ПРОЩАЙ…
Катя открыла глаза и не сразу поняла, где она.
