Элита (СИ) - Салах Алайна

— Серьёзно, рад за вас. Наш Лев выбрал себе достойную львицу. — Приобняв меня, Тимур картинно вздыхает. — А могла бы полететь со мной на Сейшелы, дурочка.

— Ты бы взвыл от меня через три дня, Тимурчик, — со смехом высвобождаюсь из его объятий. — Ладно, я пойду. Леон уже, наверное, подъехал.

— Удачи вашему прайду! — несётся мне вслед.

На парковку я выхожу с широченной улыбкой и в расстёгнутом пальто. В большой перерыв здесь всегда слоняются толпы, и мне моментально достаётся щедрая порция внимания: за мной прочно закрепилась репутация Майли Сайрус на минималках. Не успела публика отойти от одного скандала с моим участием, как за ним тут же последовал другой.

Махнув рукой Милене, я сканирую взглядом вереницу машин, нахожу ту самую и… забываю, как дышать. У водительской двери «Порше» стоит Леон — в надвинутой на глаза кепке, с телефоном в одной руке и здоровенным букетом пурпурно-красных роз в другой.

Приходится прилагать усилия, чтобы проглотить комок, забивший горло. Мысли, целая куча разных мыслей, атакуют голову — одна глупее другой. Для кого эти цветы? Он покупал их для Эльвиры, чтобы смягчить пилюлю расставания, а она их не взяла? Или у кого-то день рождения и ему необходимо заехать поздравить? Или…

— Привет, как дела? — на одном дыхании выпаливаю я, останавливаясь напротив. Если цветы куплены для кого-то другого, тогда какого чёрта он до сих пор держит их в руках?!

— Всё хорошо. — Шагнув вперёд, Леон протягивает розы мне. Ярко-синие глаза из-под козырька смотрят пронзительно и не мигая. — Тебе.

Вороний вой в голове, как по команде, стихает, замещаясь гробовой тишиной. Я растерянно смотрю на кроваво-красные лепестки, разрываясь между желанием пролепетать что-то милое и потребностью разреветься. Не знаю, почему классика ухаживаний произвела на меня такое впечатление. Возможно, потому что человек, в которого я так глубоко и безоглядно влюблена, подарил мне эти великолепные цветы на глазах всего университета, а возможно, потому что мне никогда в жизни их не дарили. Вообще никто и никогда.

В итоге выбираю комбо: смахнув выкатившиеся слёзы, прижимаю букет к себе, бормочу «огромное тебе спасибо» и свободной рукой обнимаю Леона за шею.

Эта пантомима уже наверняка запечатлена очевидцами со всех ракурсов, да и плевать. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой счастливой — и это даже немного пугает.

68

— Уверена, что не хочешь поесть или прогуляться?

Перебирая бутоны роз, лежащие на коленях, я коротко мотаю головой.

— Я перекусила в универе, и погода сегодня не для прогулок.

На деле я бы с удовольствием сделала всё из вышеперечисленного, но уж слишком мне хочется поскорее оказаться с Леоном наедине и вкусить всё, что он может предложить: будь то страстный поцелуй, разговор о чём угодно или просмотр фильма в обнимку.

Леон ведёт машину одной рукой, вторая лежит на моём бедре и и поглаживает линию шва на джинсах. Это расслабленное движение действует на меня как удар тока: кровь нагрелась и упруго пульсирует, синхронизировавшись с прикосновением.

Про разговор с Эльвирой при таком раскладе расспрашивать не хочется. Если Леон сказал, что всё в порядке, то я ему верю.

Остановившись на светофоре, он отрывает взгляд от дороги и молча смотрит на меня. Жар, блуждающий по телу, моментально подбирается к вискам.

Ему не нужно ничего говорить — я и сама чувствую то же. Выдавив из себя слабую полуулыбку, я сжимаю колени плотнее. Если не подводит память, ехать нам осталось минуты три-четыре — не больше. Надеюсь.

К подъезду той самой квартиры мы почти бежим: каблуки моих ботинок торопливо стучат по брусчатке, вторя нетерпеливому биению сердца. Увесистая дверь, мраморный вестибюль, приветливая улыбка консьержки.

Двери лифта съезжаются за нашими спинами, кабина трогается. Наши глаза успевают встретиться на долю секунды, а уже в следующую Леон прижимает меня к стене.

Металл позади холодный, а его тело, наоборот, — раскалённое. Я успеваю услышать собственный сдавленный вздох, перед тем как наши губы сталкиваются в поцелуе. Рецепторы взрываются ярким вкусом мяты и возбуждения. Я сплетаю пальцы на затылке Леона, жмусь плотнее. Невероятно, что два человека могут чувствовать настолько одинаково. Невероятно, что я готова отдаться ему прямо здесь.

Дверь квартиры за нами захлопывается, мир сужается до шелеста одежды и стука обуви, снимаемой впопыхах. Пальто падает на пол, ботинки летят в стороны. Деликатности удостаиваются только цветы: их я успеваю аккуратно уложить на комод.

Не включая свет, Леон тянет меня за собой. Коридор с полотнами дверей, направо, налево, упругий толчок, запах кондиционера для белья и лаванды.

— Ты привёл меня в спальню? — натянутым хрипловатым смешком выходит из меня.

— Ты же отказалась от ужина.

Жар его тела окутывает меня от макушки до пят, запах мускуса и чистой кожи пьянит. Затаив дыхание, я позволяю Леону ухватить язычок молнии на моей толстовке и потянуть вниз.

Под ней — кружевной лифчик и раскалённая ожиданием кожа. Я судорожно втягиваю воздух, впитывая его напряжённый взгляд, скользящий от груди к животу. И только когда ткань безжизненно повисает с двух сторон, стремительно подаюсь вперёд и жадно ловлю его губы.

Толстовка падает на пол, горячие пальцы вонзаются в поясницу, тянутся вверх, срывая застёжку бюстгальтера. Мы пятимся назад до тех пор, пока мои бёдра не упираются во что-то твёрдое. Леон рывком сдирает с себя толстовку, его грудь прижимается к моей — чувствительной и налитой. Задохнувшись от прилива вожделения, я опускаю ладони на его плечи и вдавливаюсь ногтями. Наивный собственнический вопрос вылетает сам собой:

— Ты же теперь только мой?

Хриплое дуновение его шепота касается ушной раковины.

— Абсолютно.

Твёрдые ключицы, широкая грудь, рельефная линия живота. Я заворожённо скольжу по ним пальцами, утверждаясь в новом статусе. Он самый лучший и красивый из всех людей, что я знаю. И только мой.

— Ты такая красивая, — ладони Леона протискиваются под расстёгнутый пояс моих джинсов, минуя резинку белья. — Каждый раз смотрю и удивляюсь… Просто невероятная…

Сразу ответить не получается — слишком много тепла в груди и возбуждения внизу живота. Вместо слов я тяну его к себе: короткий рывок — и снова происходит микровзрыв. Именно так ощущается каждый наш поцелуй.

— Закрой глаза.

Встав на цыпочки, я провожу кончиком носа вдоль линии челюсти, касаюсь губами тонкого шрама под скулой. Леон шумно выдыхает, руки плотнее обхватывают мои бёдра, жадно сжимают ягодицы.

И дальше всё как в тумане: мои пальцы нащупывают пряжку ремня, его руки избавляют меня от джинсов, сдирают стринги, гладят и мнут грудь. Рывок — и моя щека прижата к стене.

Я торопливо расставляю ноги, впуская его в себя. Выгибаю спину, завожу руку назад, царапаю бедро. Леон двигается во мне быстрыми глубокими толчками, его дыхание на моём затылке, в волосах, в виске.

А мне вдруг ни с того ни с сего становится страшно, что всё происходит слишком стремительно и может быстро закончиться. Приходится напомнить себе, что Леон только мой и впереди у нас долгая счастливая жизнь, чтобы снова закрыть глаза и полностью отдаться моменту.

69

Дверь «Порше» захлопывается за мной с приглушённым щелчком, и порыв ветра приклеивает волосы к лицу, делая аромат туалетной воды и запах лаванды ещё ярче.

Водительское окно медленно сползает вниз, в зазоре появляется улыбка Леона, а следом — его ладонь, которая тотчас находит мою.

— Тренировка закончится в семь. Я позвоню, когда выйду.

— Удачи на спарринге, чемпион, — я ответно сжимаю его руку, в сотый раз за день ощущая себя по-идиотски счастливой. — Порви там всех.

Машина, вспоров тонкий пласт первого снега, вновь подъезжает к воротам. Огни стоп-сигналов мигают на прощанье, и двор замирает в привычной тишине.