Габор Васари - Monpti
На улице Сен-Жакоб я встречаю Анн-Клер, она несет небольшую дорожную сумку.
– Что случилось?
– Я жду тебя уже целых полчаса. Идем скорее. Мне нужно уезжать.
– Ты уезжаешь? Куда?
– В Лион, но я вернусь. Ты можешь проводить меня на вокзал. Моя сестра очень больна.
– У тебя есть сестра? Ты никогда об этом не говорила, то есть ты всегда это говорила, и именно потому…
– Нам надо срочно идти.
– А твои родители?
– Они уже уехали.
Прежде чем я успеваю вмешаться, она подзывает такси.
– Побыстрее, иначе я опоздаю.
Пока я с диким ужасом пытаюсь пересчитать деньги в кармане, Анн-Клер безо всякого перехода бросается мне на шею и целует меня как одержимая.
– Боже мой, я вижу, ты тоже грустишь.
– Да. Скажи, мы поедем на этом такси еще далеко?
– На Лионский вокзал. У меня для тебя небольшой сувенир.
Она вынимает малюсенький медальон и подносит к губам, чтобы поцеловать.
Недавно мы видели такую сцену в кино. Любовники прощаются, она целует небольшой медальон и дарит ему. Анн-Клер хотела повторить это, но ей эта сцена не удалась. Она поцеловала медальон. Потом повсюду принялась искать его, но нигде найти не смогла. Он был так мал, что приклеился к ее губе.
Она не разрешила мне платить за такси. Не знаю, что было бы, если бы она это разрешила.
Она мчится прямиком к вокзалу и бросает в весы-автомат двадцать пять сантимов.
– Для чего ты делаешь это?
– Ой! Я думала, здесь покупают перронные билеты. Я хотела тебе купить билет.
Черные поезда стоят на перроне. Носильщики носятся, обвязанные по шею вещами, отъезжающие целуются с родственниками.
– Напиши сразу, как приедешь.
– Газеты, газеты не угодно ли?
– Этот поезд на Лион?
– Дети, смотрите не простужайтесь!
– Значит, ты все-таки уезжаешь, мой дорогой Жюль?
– Следи за собой… и пиши! Я не знаю, как я смогу существовать без тебя.
– Видишь вон ту стерву, блондинку? Она провожает своего хахаля. Я ей мигнул, и она мне в ответ тоже.
– Не садитесь в это купе, оно как раз над колесами.
– Другое купе уже занято.
– Этот поезд на Лион?
Мсье в сером дорожном костюме и спортивной шапочке, упитанный, во рту серебряный мундштук с сигаретой, презирая все и вся, прогуливается вдоль вагона.
– Я ведь тебе говорил, что мы придем слишком поздно, но тебе приспичило рассиживаться у парикмахера!
– Не лапай мое лицо, а то я заеду тебе!
– Носильщик!
– Ну вот, опять начинается.
– Этот поезд на Лион?
– Справа впереди – первый путь.
– Куда опять этот озорник спрятался? Может, тебе влепить парочку, ты, дерьмоед?
– Большой привет тетушке Люси.
– Вагоны третьего класса – в голове поезда.
– Этот поезд на Лион?
– Анн-Клер, не спрашивай так часто, на Лион ли поезд, иначе я сойду с ума.
– Оставь, пожалуйста. Вот так я один раз по ошибке уехала в Марсель.
Я поднимаюсь с ней в вагон. Люди, глазеющие из окон, уже немного спокойнее. Они болтают с родственниками, стоящими на перроне, которые в данный момент стараются почему-то казаться равнодушными.
– Хелло! Носильщик! Пятьдесят два! Вот идиотизм. Малый реагирует как чучело.
– Дорогуша, у тебя есть мелочь?
– Главное – у вас хорошее место.
– Поистине нам будет очень не хватать вашего милого общества.
– Ма-а-ма! Я хочу смотреть в окошко!
– Замолчи!
– Поезд до отказа переполнен. Как хорошо, что вы вовремя пришли.
В первом купе еще есть места. Даже священник здесь, тоже едет и читает уже свой псалтырь.
– Садись сюда.
Она не слушает меня, идет дальше. В следующем купе никого, но все места заняты, кругом лежат вещи. Третье пусто.
– Я хочу сесть здесь.
– Вот как? Пожалуйста.
– Что с тобой? Почему ты сердишься?
– Когда молодая девушка едет одна, она напрашивается на случайные знакомства.
– Ну, в моем случае ты можешь быть совершенно спокойным.
– Я совсем не беспокоюсь, ибо вижу, что ты как раз заинтересована в этом.
– Я?
– Да, да, ты! Я сказал тебе: садись в купе со священником, но ты не садишься туда, где уже другие сидят…
– Этого ты даже не говорил…
– …потому что там ты не сможешь провоцировать такие сомнительные знакомства. Тебе нужно пустое купе, чтобы каждый сразу понимал, что ты едешь одна и не против…
Она тотчас вынимает свой кофр из сетки и идет назад в первое купе. Тут еще одно место свободно, напротив священника. Только теперь я замечаю, что в этом купе едут двое детей. Во время всей поездки они будут шуметь. Она занимает место и выходит со мной.
– Не сердись, об этом я совсем не подумала. Ты был прав.
– Тебе хорошо удалось испортить последние минуты. Она начинает плакать.
– Ты этим меня не проймешь. Я очень хорошо знаю, что ты можешь заплакать в любую минуту. Впрочем, здесь это не так уж редко, каждая вторая женщина плачет. Вон видишь ту малышку в красном берете, которая обвивается вокруг пучеглазого, как плющ вокруг дерева? Я бы отхлестал по щекам этого малого!
– En voiture! Просьба заходить в вагоны! Поезд отправляется!
Двери вагонов по очереди захлопываются.
Анн-Клер уже стоит наверху, низко наклоняется из окна и смотрит на меня, словно хочет загипнотизировать.
Паровоз свистит, пыхтит и фыркает; колеса начинают медленно проворачиваться. Руки, сомкнутые в пожатьях, снизу вверх и сверху вниз, размыкаются, стая белых носовых платков взмывает в воздух, поезд катится все быстрее, все быстрее.
Анн-Клер машет дольше всех.
Она уехала.
На обратном пути меня спросил пожилой мсье, где находится улица Бонифация. Я не смог ему сказать. Он в течение четверти часа пожимал мне руку и смотрел на меня так странно, словно никак не мог проснуться.
Спустя два дня пришло письмо. Она еще не может приехать. Только через неделю. Сестра очень больна.
«…Я гуляю здесь в большом саду, где много елей, и ужасно часто думаю о тебе. Вечерами я гляжу из открытого окна на звездное небо. Ты видишь его таким же, как и я, и в то же время мы так далеки друг от друга. Здесь всегда хорошая погода. Любишь ли ты меня?»
Теперь я снова одинок, и жизнь тяжела. Еще одна неделя. Целый день не знаю, что делать. Одиночество еще страшнее, чем раньше, потому что в последнее время я привык к общению с Анн-Клер.
Я все брожу вокруг нашего места встреч и жду, что она вдруг появится здесь.
Двадцать девятая глава
Я понимаю старых дев, которые обзаводятся кошками или птичками. Одна из жизненных потребностей человека – любить и быть любимым. Присутствие зверюшки разгоняет сумрак одиночества. Оно привносит чуточку красок и радости в жизнь отшельника.
Старые женщины оттого особо привязаны к кошкам и пернатым, что в этих животных есть что-то женское. Владелицы же собак, напротив, отнюдь не мечтательные, сентиментальные души. Все любительницы собачьего племени несколько замкнуты и пунктуальны, они хорошо воспринимают дисциплину, одним словом – они немного воинственны. Конечно, есть и маленькие комнатные собачки; но эти – для особо ненормальных сентиментальных особ.
