Оливия Уэдсли - Вихрь
Несмотря на свое возмущение его странным отношением к этой истории, она чувствовала к нему прилив нежности. Хотя она была на него сердита, он казался ей очень смешным.
Нарядный воротник был смят и выглядел безобразно. Его рыжие волосы были дико всклокочены. Она присела на кровать и пригладила непослушную прядь волос.
– Что мне с тобой делать? – сказала она.
– Люби меня страстно, – ответил он, – и не осуждай.
В этой фразе заключались его требования не только к Ирэн, но и к жизни. Ему хотелось пользоваться всеми ее благами, не встречая никаких затруднений.
– Ты меня не понимаешь, – заговорил он быстро, – в этом все дело. Ты не понимаешь моего характера. Я прежде всего артист, а потом уже человек. Вы все совсем другие люди.
– Из этого не следует, что ты можешь быть слабохарактерным.
– Слабохарактерным! – В его глазах выразилось искреннее удивление.
– Вся эта история произошла от твоего слабоволия, – заговорила Ирэн решительным тоном. – Ты позволил Эльге так глупо себя вести, потому что тебе не хотелось прекратить ее игру, которая тебе льстила. Я знала, что ты ничуть не интересуешься ею. Мне даже кажется, что лучше было бы, если бы ты был искренне увлечен ею, хотя это убило бы меня. Это все же было бы менее пошло. Я знаю, что в глубине души ты не такой, что это случилось с тобою, как могло случиться со всяким другим. Меня больше всего огорчает не твоя мнимая неверность, а другое, самое скверное в этой… – она запнулась, ища слова, – в этой дешевой истории, твое легкомыслие и податливость на всякие увлечения.
– И это ты говоришь мне! Я не люблю тебя! Я не считаюсь с твоими чувствами! У меня неправильный взгляд на эту историю!
– Разве это не так? – В ее голосе звучала печаль. Он засмеялся с горечью.
– Если тебе угодно, пусть будет так.
– Это нехорошо. Лучше не будем об этом говорить, может быть, я сейчас неправильно сужу об этих вещах.
Жан ничего не ответил. Наступило долгое молчание. Она почувствовала облегчение, когда портье подал депешу. Анжель телеграфировала Ирэн: заболел Карл-Фридрих. С распечатанной депешей Ирэн стояла посреди комнаты; краска сбежала с ее лица. Она должна оставить Жана и уехать сейчас же. Может ли она покинуть его? Имеет ли право ехать? Но ведь нельзя же оставаться. Он безмолвно смотрел на нее и ждал, пока она вслух читала телеграмму.
– Милый, я должна ехать, должна.
Ответом было молчание.
– Жан, неужели ты считаешь, что я должна остаться? – В ее вопросе звучала мольба.
– Ты хочешь ехать?
– Карл болен. Он ведь еще крошка. Я не могу не ехать. Он может, может… как страшно произнести эти слова!
Она подошла к постели.
– Жан, милый, не мучь меня, говори, скажи, что ты не хочешь, чтобы я ехала.
– Что бы я ни сказал, ты все равно поедешь. Для тебя, видно, неважно, что я болен.
– Ты несправедлив, – вспыхнула она, – лучше бы ты подумал о том, при каких обстоятельствах и почему ты ранен.
Она забегала по комнате, собирая вещи, нужные для поездки.
– Я поспею на берлинский экспресс. Только бы не опоздать! Я телеграфирую твоей сестре, она будет здесь через сутки.
Позвонив лакею, она распорядилась относительно ухода за Жаном, а также телеграфировала Эбенштейну. Жан не смотрел на нее и молчал; он продолжал читать.
– Я уезжаю, Жан, до свиданья.
Душа ее была полна горечи и обиды. Он чувствовал себя покинутым и ревновал ее к ребенку.
– Счастливого пути, – произнес он, не подымая глаз от книги.
На минуту она остановилась у кровати.
– До свиданья.
Она вышла из комнаты.
ГЛАВА XXXIII
Анжель Виктуар была толковая и покладистая особа. Благодаря этим двум качествам, ее появление в замке было встречено вполне благожелательно. Как удачно выразилась про нее няня, она жила сама по себе и никому не мешала. Ее специальностью была штопка. Впрочем, она не отказывалась и от всякой другой подходящей работы. К Карлу-Фридриху она прониклась глубокой любовью. Это последнее обстоятельство обеспечило ей симпатию няни. Когда же она узнала, что Анжель последнее время жила в Кемберуэлле, сердце ее было покорено окончательно. Кемберуэлл был ее родиной. С того дня, когда Анжель на ломаном английском языке рассказала ей про окрестности дороги Св. Стефана, их связали тесные узы дружбы. Благодаря этому союзу жизнь в замке потекла мирно и приятно. Анжель получила право доступа в детскую, – это была милость, о которой она мечтала с того дня, как однажды утром Карл, заблудившись, попал в ее комнату и навсегда покорил ее сердце.
Она принадлежала к числу тех женщин, для которых дети олицетворяют небо, землю и вообще весь смысл жизни. Маленькая головка Карла, его нос пуговкой, покрытый веснушками, казались ей прекраснее, чем лица ангелов Леонардо да Винчи; ни одна рапсодия не могла сравниться со стуком его маленьких сапожков, в которых он с большим шумом маршировал по комнатам. Она боготворила его, и Карл, как всякий мужчина, злоупотреблял ее обожанием без зазрения совести. За свою жестокость ему иногда приходилось расплачиваться, а именно: она неистово сжимала его в объятиях или награждала крепкими торопливыми поцелуями куда попало. Благодаря ей, он извлек новую сладость из «Спящей Красавицы». Эта сказка в переводе на своеобразный английский язык звучала совсем по-новому. Он стал произносить с легкостью французские фразы.
– Это такой способный ребенок, – говорила няня, – что ему никаких уроков не нужно, он схватывает все на лету.
После чая в детской Карл любил забираться к Анжель и слушать сказку «на сон грядущий». Няня, снисходительно улыбаясь, нередко уходила к экономке, оставляя их наедине. Это были блаженные минуты.
– Расскажи еще, – лепетал Карл, затем с гордостью добавлял: – «Fais une autre».
Анжель охотно соглашалась, качая его на коленях. Иногда он засыпал, не дождавшись конца сказки. Тогда она сидела неподвижно в полутьме, ожидая прихода няни. Он все же всегда просыпался и, пожелав ей с улыбкой «спокойной ночи», сонным голосом спрашивал: пришел ли уже кот в сапогах к его кровати?
Однажды дядя Габриэль позвонил, что приедет на автомобиле к чаю.
– Я надену синий костюм, – заявил Карл Анжель, потом под секретом сообщил: – В его левом кармане всегда бывает шоколад.
После завтрака совершился обряд причесывания волос и приведения в порядок ногтей. Няня занималась этим ежедневно с двух до половины третьего. Перед этим обыкновенно происходили гимнастические упражнения на кроватке под аккомпанемент пения. К трем часам он был одет в голубой костюмчик и, по мнению Анжель, несколько ослепленной любовью, выглядел изумительно. Маленькому божку было строжайше запрещено лазать, ползать и трогать руками уголь, который оставлял пятна на его голубых штанишках. Лишенный всех обычных развлечений, Карл пристроился на подоконник и смотрел, не едет ли машина. Когда автомобиль показался в аллее, он запрыгал от радости.
