Луэлла Стинбоу - Старинная легенда
Инженер до мозга костей, вплоть до окованных железом носков своих ботинок, Катберт все еще пытался измерить силу воздействия на него этой женщины по своей внутренней шкале Рихтера, когда Джиллиан отпрянула назад. И, к величайшей радости Далтона, дышала она столь же часто и прерывисто, как и он.
— Я… я схожу за пивом, — выдохнула молодая женщина. — Постучись, когда будешь готов.
О какой еще «готовности» может идти речь? Он был на все сто готов еще до того, как вошел под обжигающе-холодный душ. «Не спеши, не спеши», — твердил себе Катберт снова и снова, стискивая зубы. Ведь они с Джиллиан решили не торопить события. Даже если подобная сдержанность будет стоить ему жизни, — а сейчас подобный трагический исход казался более чем возможным.
Очень скоро инженер выяснил, что «не торопись» в устах Джиллиан означает далеко не то же самое, что в его собственном представлении. Пятнадцать минут спустя молодая женщина открыла ему дверь. В одной руке она сжимала запотевшую бутылку «Пильзенера», а другой обвила его за шею и поцеловала так, что эффекта холодного душа как ни бывало.
А еще двадцать минут спустя они рухнули на постель, — обнаженные, и задыхающиеся.
— Я о тебе весь день думала, — созналась Джиллиан, осыпая его жадными, исступленными поцелуями. — Ты мне работать мешал!
Поскольку язычок ее в тот момент деятельно исследовал его ухо, Катберт оставил без внимания отчетливо прозвучавший в ее голосе упрек.
— И я про тебя думал — в промежутках между взрывами.
— Ах, вот как? — Дыхание Джиллиан защекотало ему ухо, — жаркое, влажное, несказанно возбуждающее. — А почему бы и нам не затеять что-нибудь взрывное? Как там у тебя с динамитом?
Неугомонный язычок сделался еще предприимчивее. Катберт ощутимо напрягся. Застонав, развернулся плечом. Обеими руками обнимая молодую женщину за талию, помог ей сместиться чуть ниже — на какие-нибудь несколько дюймов. Мягкое прикосновение ее грудей, упругие бедра, стиснувшие его ягодицы, давали немалый взрывной эффект, — куда там до него динамитным шашкам! В нижней части живота у него стеснилось, сладко ноющая боль нарастала, распалялась, набирала силу с каждым поцелуем, с каждым дразнящим, чудесным прикосновением.
Вчера в полумраке развалин она воспламенила его, точно огонь — сухие дрова. В озерце света от ночника над постелью она жадно и требовательно принимала его дары, и воздавала за них сторицей. Катберт погрузил руки в роскошную рыжую гриву, в беспорядке разметавшуюся по ее плечам, упиваясь влажным и жарким благоуханием ее губ. Тела их, покрытые испариной, нетерпеливо сплетались снова и снова.
Но вот Джиллиан перебросила ногу через его бедро и приподнялась на колени. Вчера Катберт проявил такое искусство, доставил ей удовольствие такое неизъяснимое и изысканное! Сегодня — ее черед. Всей душою стремясь порадовать любимого, она выпрямилась, опираясь ладонями о постель, еще крепче стиснула бедрами его ноги.
При виде вытянувшегося перед нею во весь рост Катберта в горле у нее точно застрял комок. О, эти широкие плечи, и вздымающиеся бугорки тугих мускулов! И грудь, припорошенная завитками черных волос! Это стройное, сильное тело древнегреческого атлета, эти четкие классические контуры — дань неутомимой работоспособности и строгой самодисциплине. Это вам не богатый бездельник, не бюрократ-администратор, завсегдатай модных курортов! Катберт живет так же, как и работает, — с полной самоотдачей, внезапно поняла Джиллиан. Он строг и безжалостен к себе. И абсолютно неутомим — как в трудах, так и в радостях.
Больше всего молодую женщину завораживали его глаза. Пронзительно-серые, с металлическим оттенком, потемневшие от страсти, они молили и требовали, предвкушали и ждали. И, повинуясь их зову, Джиллиан медленно опустилась, принимая в себя его напрягшееся мужское естество.
В первое же мгновение Катберт резко втянул в себя воздух и замер неподвижно, погружаясь все дальше и глубже. Джиллиан неспешно, — о, как неспешно и плавно! — приподнялась. И снова опустилась. Вверх-вниз, вверх-вниз…
До боли зажмурившись, Катберт впился пальцами в нежную кожу бедер, направляя ее движения. Дышал он часто и прерывисто, подстраиваясь под темп Джиллиан. Бедра его жадно приподнялись ей навстречу, мускулы вздулись стальными канатами. Молодая женщина всем существом ощущала, как сжимаются, и расслабляются, и вновь оживают и напрягаются его мышцы, — в лад с ее собственными.
— Не помню… говорил ли я, что ты… женщина исключительной… наблюдательности? — прохрипел Катберт.
— Да, кажется, ты поминал что-то в этом роде.
— Так вот… наблюдательность… можно отбросить. Ты — женщина исключительная, точка. Нет, восклицательный знак!
И от этих глуховатых, прерывистых интонаций в Джиллиан сей же миг взыграла женская гордость, рассекая на мгновение шелковистые сети блаженства, опутавшие молодую женщину по рукам и ногам. Волной накатило бесстыдное, дерзкое, озорное желание сокрушить и разбить железное самообладание Катберта на миллионы мелких кусочков. Уж больно он верит в собственные силы, уж больно самонадеян и тверд, уж больно не привык уступать контроль над ситуацией!
Джиллиан подалась вперед, для большей устойчивости упершись ладонями ему в плечи. И Катберт не замедлил откликнуться. Быстро, точно и безошибочно он пронзил соблазнительную мишень, так щедро ею предложенную. А когда губы его сомкнулись на ее соске, неизъяснимо-отрадный чувственный трепет распространился от груди по всему ее существу, — вплоть до кончиков пальцев. Задыхаясь, изгибаясь всем телом, Джиллиан вошла в заданный им безумный ритм.
Первым апофеоза достиг Катберт, — обняв ее рукою за талию, он притянул Джиллиан ближе, входя в нее все глубже и глубже, — пока и она не устремилась вслед за ним навстречу сверкающим звездным фейерверкам.
А ведь у Катберта — свой, совершенно неповторимый запах, — лениво размышляла про себя Джиллиан спустя час-другой. И запах этот ей, кажется, суждено помнить до конца жизни.
Молодая женщина вытянулась рядом с любимым, прильнув щекою к его широкой груди, так, что курчавые завитки темных волосков слегка щекотали ей нос. С каждым вдохом она ощущала аромат хвойного мыла, смешанный с пряным запахом здорового мужского пота. При виде тонкой пленочки серовато-белесой пыли, осевшей вокруг пупка, Джиллиан не сдержала улыбки. Видимо, в спешке принимая душ, это жизненно-важное место Катберт как-то упустил из виду.
Сей же миг на молодую женщину накатило безумное желание сместиться вниз и языком слизнуть компрометирующее пятнышко. Забавно: ни с того ни с сего в ней прорезался вкус к бетону! Интересно, а какие еще пристрастия в ней пробудились помимо ее воли? Джиллиан как раз размышляла над этим важным вопросом, когда у самого ее уха раздалось отчетливое глухое бурчание. Она подняла голову: Катберт смущенно ухмыльнулся.
