Алина Политова - Серпантин
Он вышел на улицу, перешел дорогу, свернул во дворы. Голова почти не соображала,
единственное что ему сейчас требовалось — это спокойное безопасное место.
Почему-то ноги сами занесли его в ближайший подъезд. Не обращая внимания на
запах кошачьей мочи и грязь, Эльдар плюхнулся на ступеньку и поднес телефон к
лицу. Монитор светился, но все равно Расулов едва мог разобрать буквы — в глазах
все плыло. Телефон Алешки был забит в память, но Эльдар понял, что не сможет его
найти, он почти не видел экрана, поэтому начал набирать сам. С третьего раза
вроде получилось. Во всяком случае в трубке раздались длинные гудки…
Георгий
Дорога скручивалась тугим серпантином под колесами его автомобиля и все ниже и
ниже спускалась в долину. В народе дорогу эту так и называли — Серпантин. С тех
пор как между Корнаутом и Горным проложили новую трассу, Серпантин, всегда
пользовавшийся дурной славой у автомобилистов, совсем забросили. Разве что
пьяные авантюристы или заблудившиеся искатели приключений съезжали иногда на
опасный спуск в надежде сократить путь. Но в конечном результате времени уходило
больше, да и риск каждую минуту соскочить вниз и расплющиться вместе с машиной в
одну железно-органическую лепешку ничуть не оправдывал затраченных усилий и
нервов.
Георгий не был пьяным авантюристом, и уж тем более не был заблудившимся
искателем приключений. И все-таки руки его сами повернули в нужном месте
удобного безопасного шоссе и через минуту 'Ауди' уже прокладывала свой путь по
бесконечным головокружительным виткам спирали. Когда-то давно Георгий услышал
фразу, которая почему-то очень прочно засела в его голове. Кто-то из его
знакомых сказал, что жизнь человека катиться по спирали, завершая на каждом
новом витке то, что осталось незаконченным на предыдущем. Много раз в своей
недлинной еще жизни Герка имел случаи убедиться в верности этого высказывания,
но то что происходило с ним сейчас, было самым точным подтверждением. И этот
серпантин у него под колесами, который больше напоминал свернувшуюся дремлющую
змею, казался ему его же собственной жизнью, спиралью, по которой нужно снова
пройти, виток за витком. И убедиться, что все что он собирался выполнить — это
всего лишь завершение, одна небольшая точка — и все. Ничего лишнего. Только
настоящая, живая опасность, риск — вот, что может раскрыть по-настоящему глаза и
заставить увидеть вещи в их истинном свете. Серпантин был опасностью. И еще он
был живой опасностью. Потому что был змеей. А вовсе не дурацкой заброшенной
дорогой. Слишком много жизней он успел сожрать, чтобы оставаться просто дорогой.
Голодный и одинокий, он раскрывал свою змеиную пасть, готовясь проглотить свою
новую жертву. И это делало горячей кровь. Это помогало думать.
Георгия не сильно волновала моральная сторона дела, по крайней мере, ему
казалось, что это так. Он давно понял, что мораль — вещь не менее относительная,
чем все остальное. Она могла легко меняться в зависимости от того, под каким
углом на нее смотреть. Своя мораль была у его отца, своя у Евы, своя у него
самого… Это не могло оправдать в его глазах поступок отца, такое было
невозможно. Потому что сейчас мораль отца интересовала Георгия так же, как
восемнадцать лет назад того интересовала мораль Евы. И то, что он, Герка,
собирался сделать, казалось ему правильным и справедливым. Он знал, что истиной
является лишь то, что он сочтет нужным. И никто не даст лучшего совета, чем
собственное сердце. Или может есть кто-то еще? Более мудрый? Тогда кто?.. Бог?..
Но тот бог, о котором кричали на каждом углу был богом евреев — и только. Может
им он и мог дать совет. А своих богов Георгий не знал. Своих богов славяне
давным-давно похоронили, дав себе тем самым право самим решать где пролегает
грань между добром и злом. Та бездонная пропасть, между краями которой всего
один шаг. А может пропасти и не было вовсе, как не было и самих этих крайностей…
И не стоит терзаться, ища оправдания каждому своему поступку..
Он был уверен в том что прав, его не мучили сомнения, он знал с самого начала
что нужно сделать и был уверен, что сможет. Но все-таки на какую-то секунду…
Вчера, обложившись горой книг по криминалистике и просидев над ними почти сутки,
он дочитался до того, что ему начало казаться, что он сам и есть обобщенный
образ всех тех убийц, монстров, которые глазели на него сквозь типографские
строчки. И тогда, именно в ту секунду когда его охватило это странное ощущение,
что-то в нем воспротивилось, восстало против самой идеи соединиться с толпой
этих безобразных ублюдков. Он понимал, что должен подавить этот протест в себе,
что ему ПРИДЕТСЯ подавить его, но сопротивление было настолько сильным и
болезненным, что боль эта вдруг трансформировалась в мучительный беззвучный
вопль. И тогда он впервые в своей жизни обратился к богу. К какому-нибудь,
любому богу, который мог его услышать. К тому, кто смотрит сверху на эту
безумную шахматную доску и может быть тихо посмеивается над глупыми блуждающими
в темноте пешками, королями, ферзями… И Георгий взывал к нему, кем бы он ни был.
Взывал, потому что сам не в силах был уже понять где же она, эта истина! Ему
нужен был свет, хотя бы маленькие проблеск, но…
Ответом была лишь звенящая бесконечная тишина. Там никого не было. Пусто, как в
старинном заброшенном доме. То ли боги давно умерли и покоились в своих звездных
саркофагах, то ли просто им надоело играть, и шахматная доска валяется
где-нибудь на задворках вселенной среди разбросанных по полу никому не нужных
фигур.
Но в тот момент когда он услышал эту необъятную тишину, ему все стало ясно. В
жизни осталась только одна истина — справедливость. И наша собственная совесть -
как мерило этой справедливости. Поэтому все поступки, мысли и желания любого
человека были направлены на поиск справедливости. Чаще для себя, изредка для
других. На поиск абстракции, что скрывалась за этим громким и красивым словом,
на поиск пустоты, наполненной каким-то вечно меняющимся смыслом. И любой
поступок, даже любое, пусть самое бессмысленное и жестокое преступление,
совершенное на этой маленькой планете, являлось лишь чьей-то попыткой
восстановить для себя справедливость. Свою, не понятную другим, но от этого не
