Линда Олссон - Астрид и Вероника
Живи, Вероника! Не бойся, дерзай! Жизнь ведь на самом-то деле и состоит в том, чтобы рисковать. Нужно ловить счастье. Никто твою жизнь за тебя не проживет, и правил никаких на этот счет нет. Доверяйся своему чутью. Выбирай только самое лучшее. Станешь искать — ищи внимательно, не упусти главное, не позволь ему утечь между пальцев. Иногда все самое хорошее возникает исподволь, незаметно — так и пропустить недолго. Да еще и возникает оно не сразу, а по частям, постепенно. А итог зависит от того, как мы воспринимаем все то, что встречаем на своем жизненном пути. Главное — что и как мы предпочитаем увидеть, что решаем сберечь. И что сохраняем в памяти. Никогда не забывай, что вся любовь, какая только будет у тебя в жизни, — она в твоем сердце, в твоей душе, навеки. И никому никогда ее у тебя не отнять.
Я хотела бы, чтобы ты вспоминала меня с улыбкой. Помни, и у меня была любовь. Просто я позволила ненависти затуманить мне память. А теперь вот сознаю, что жизнь моя заканчивается своего рода победой. Я сумела вернуть себе любовь всей своей жизни. И, милая моя Вероника, все это получилось благодаря тебе. В тот темный мартовский вечер ты появилась и в корне изменила мою жизнь. Я снова и снова твержу, что бесконечно благодарна тебе. Этот дом — всего лишь маленький и несообразный подарок, да к тому же в будущем, наверно, еще и накладный для тебя. Но чем богата, тем и рада, мне ведь хотелось хоть как-то выразить тебе свою благодарность от всего сердца.
Ты подарила мне проигрыватель для дисков — и я снова слушаю Брамса. Ту самую сонату для скрипки и фортепьяно, которую часто ставила моя мама. Видишь — вот что ты мне еще возвратила. Музыку. Ведь раньше в моей жизни много лет царило молчание. А потом появилась ты и принесла с собой музыку. У меня едва не разорвалось сердце, но в то же время как чудесно было снова услышать эту сонату, ведь я не знаю музыки прекраснее. Слушаю ее вторую часть, и хотя глаза мне застилают слезы, это не слезы печали, о нет, — они утешают меня и согревают. Я смотрю за окно. День погожий, и лучи низкого солнца косо ложатся на снег. Погода безветренная, ясная, и мне видно, как внизу, в деревне, поднимается из труб печной дым. Он похож на штрихи мягкого серого карандаша на фоне ярко-голубого неба, которое с приближением вечера постепенно переходит в темную синеву. И все это тоже — твой дар мне, Вероника: способность видеть. Различать красоту. Прекрасный, щедрый дар.
Я счастлива, Вероника, я очень счастлива и безмерно благодарна тебе.
Я хотела бы, чтобы ты постепенно обжилась в доме, и мне кажется, ты в силах дать ему то, что дала мне, — подарить жизнь. И еще я думаю: может статься, дом в ответ даст тебе то, что ты ищешь уже давно. Что он станет твоим настоящим родным домом. И неважно, поселишься ли ты здесь насовсем и пустишь корни или же предпочтешь, чтобы дом служил тебе тихим прибежищем время от времени, — но у тебя будет место, которое можно называть домом. Будет откуда пускаться в путь и куда возвращаться. Тебе решать, Вероника, и ты уж решай лично для себя, а не для меня или кого-то еще, решай, как тебе самой лучше.
Помнишь тот день у озера, когда мы читали Карин Бойе? У нее есть стихотворение «Утро», очень, по-моему, красивое. Кончается оно так:
…Ибо день — это ты,
Солнце, свет — это ты,
И весна — это ты,
Жизнь сама — это ты.
Как прекрасна она!
А теперь задуй свечу и ложись спать. Спокойной ночи и чудесных снов тебе, моя милая Вероника. Завтра ты проснешься, и будет новый день.
Твоя Астрид
Глава 37
Жизнь сама — это ты.
Как прекрасна она![42]
Вероника осознала, что, сама того не заметив, и правда собрала волосы в пучок на затылке, чтобы они не падали на лицо. Поняла это — и улыбнулась. Но по щекам ее катились слезы и капали на истертую клеенку на столе.
— Астрид, а я закончила книгу, — прошептала она. — Надеюсь, тебе она понравится, ведь это твоя книга, о тебе. Тогда, год назад, я привезла сюда свои горести да замысел книги, которую еще только предстояло написать. А ты помогла мне понять, что горести — не тяжкий груз, потому что в них вместе с печалью сплавлены еще и любовь, смех, радость, и потому эти воспоминания нужно сохранить навсегда. А книгу я в результате написала совсем не такую, как замышляла, но она написана, я привезла ее с собой, она у меня в чемодане. Жаль, что ты не сидишь сейчас напротив меня, обхватив ладонями кружку, в ожидании, пока я прочту тебе свою книгу. Жаль, что я не увижу, как ты мелко киваешь в знак одобрения. Но думаю, ты знаешь о книге. И одобряешь ее.
Когда ты рассказывала свою историю, какая-то сила понуждала тебя торопиться. Тебе так нужно было выговориться, завершить события давних лет. Рассказать — и тем самым залечить рану, мучившую тебя так долго. И вот она появилась, твоя книга, Астрид. Я назвала ее «Убаюкаю тебя песней ласковой своею».
Свеча замигала и погасла, догорев до конца. Поначалу Веронике казалось, будто в комнате непроглядная тьма, но потом глаза ее привыкли, и она различила, как в дом вливается неверный свет полнолуния. Снаружи сияла луна и сверкал под ее лучами снег.
Пора было ложиться спать.
Спокойной ночи и добрых снов,
Собратья мои, скитальцы.
На этом мы общую песнь прервем,
Дорогами разными мы пойдем,
И больше нам не видаться.
Как мог, как умел, я чуть-чуть рассказал,
Чем сердце мое полыхало,
Но вскоре, знаю, оно догорит,
Ему осталось так мало.
Но вот любовь, что хранило оно, —
Та порче и рже неподвластна.
Спокойной ночи и добрых снов,
Прекрасных, друзья, прекрасных.
Дан Андерссон. Эпилог.
Из книги «Посмертные стихотворения»
(1920)
Послесловие автора
«Астрид и Вероника» — осязаемый плод моей учебы на аспирантском курсе «Мастерство романа» для начинающих в Оклендском университете. Если бы не этот курс, скорее всего, я никогда бы не справилась с задачей написать роман. И если бы не конструктивная критика, постоянное поощрение и профессиональные советы двух моих наставников, Уити Ихимаэра и Стефани Джонсон, я ни за что не сумела бы закончить книгу. Я выражаю им глубокую благодарность.
Книгу я писала в своей студии, из окон которой открывается прекрасный вид на Окленд, и вечная завораживающая игра света то и дело грозила отвлечь меня от работы. Да, процесс работы над книгой занес меня на другой конец мира; по сути, если бы я забралась еще дальше, то обогнула бы земной шар и вернулась обратно. Родная страна овладела моим сознанием с небывалой силой. Но мне бы, наверное, не удалось написать эту книгу нигде, кроме как здесь, в Новой Зеландии. Для меня принципиально важно было уехать как можно дальше от родины.
