Плам Сайкс - Дебютный развод
— Я никогда не дарил Софии кулон! И все могу объяснить…
— Он все еще на ней! — По мере усиления гнева повышался и мой голос. — Больше никаких объяснений. Я знаю, что ты затеял. Лгал мне все эти месяцы…
— Дорогая, ты ошибаешься…
— Только оставь меня в покое, Хантер, больше я ни о чем не прошу. Мне не нужно лжи. — Слова срывались с губ быстрее и быстрее, словно я боялась, что не успею высказать все. — Я в жизни не была так несчастна. Нам лучше развестись. Лучше уйти первой, чем быть брошенной, — повторила я слова Лорен.
— Что ты говоришь?
— Я ухожу от тебя! — крикнула и отключила телефон в порыве бешенства.
Уже успокаиваясь, я долго смотрела на телефон, по-прежнему зажатый в руке. Хантер, казалось, был искренне шокирован. И совсем не чувствовал себя виноватым!
— Но было бы странно, если бы он так сразу взял и признался во всем, — сказала я себе. Кроме того, Лорен открыла мне ужасную правду: мужчины, заводя роман, становятся чрезвычайно нежны со своими женами. Отныне мне придется самой заботиться о себе.
Можете представить мое состояние, когда, прибыв в МоМА без десяти шесть, я увидела очередь, которая вилась по Пятьдесят третьей улице до самой Шестой авеню. Сотни восторженных почитателей искусства терпеливо… нет, с радостью стояли в очереди, чтобы проникнуть в большой стеклянный короб. К тому же у обочины припарковался автобус, из которого высыпало множество французских туристов. Я взглянула на часы: без пяти шесть.
— Сколько нужно простоять в очереди? — спросила я охранника.
— Сорок пять минут, — отчеканил он как автомат.
— Но…
«Через пять минут я должна поймать мужа, изменяющего мне с одной негодяйкой», — едва не выпалила я. Господи, как это все угнетает!
— Нельзя ли купить билет где-то еще? — спросила я.
На улице стоял убийственный холод. Мои руки медленно принимали призрачно-лиловый оттенок. На свете нет ничего более жестокого, чем январский Нью-Йорк, лишенный рождественской иллюминации, морозящий обитателей до костей и утопающий в слякоти. Особенно когда твой муж сорвался с поводка и поддался чарам подлой охотницы за мужьями.
— Да. В Интернете, — кивнул охранник.
Много мне это даст!
Я беспомощно уставилась на него.
— Или в «Тикетмастере», телефон 212-555- 60000.
— Спасибо, — с облегчением выдохнула я.
Благодарение Богу, я могу позвонить в «Тикет-мастер» и заказать билеты на шесть. Две минуты еще имеется.
Я набрала номер на сотовом. Ответил, разумеется, компьютер. Черт!
— Добро пожаловать в «Тикетмастер». Пожалуйста. Слушайте. Внимательно. Меню. Изменилось.
До чего же медленно!
Я в нетерпении нажала на ноль. Может, хоть на этот раз доберусь до оператора!
— Простите. Я. Не. Понял. Добро пожаловать в «Тикетмастер».
На этот раз я дослушала до конца и нажала цифру пять, отвечающую за продажу билетов.
— Привет. Какое шоу? — прозвучал женский голос. Ура! Человек!
— МоМА, — промямлила я.
— Бродвейская постановка?
Господи Иисусе!
— Музей современного искусства, — объяснила я, стараясь не впасть в истерику. В конце концов, низкооплачиваемая особа на другом конце провода не виновата в том, что я опоздала и теперь не могу проследить за свиданием мужа и его любовницы!
— Чтобы заказать билеты в МоМА, пожалуйста, позвоните по номеру 212-555-7800.
Я взглянула на часы. Начало седьмого. Безнадежно.
Все же я принялась набирать новый номер и тут вдруг ощутила чье-то прикосновение. Обернувшись, увидела Марси.
— Я не могу войти! — всхлипнула я.
Непривычно мрачная Марси помахала перед моим носом карточкой с надписью «Член правления МоМА», взяла меня за руку и повела в музей.
— Я подумала, что тебе не помешает моральная поддержка, — пояснила она.
МоМА всегда напоминает мне гигантскую банку для сладостей, в которой кишат мухи. Картины похожи на огромные конфеты, подвешенные в воздухе на невидимых нитях, а посетители словно съеживаются, превращаясь в крошечные черные точки, перелетающие стаями от де Кунинга до Уорхола. Куда, о, куда подевалось мирное, способствующее самосозерцанию местечко, о котором я читала во множестве заметок «Нью-Йорк таймс»? Тут обстановка больше напоминает Таймс-сквер.
— Марси, уже десять минут седьмого, — прошептала я, встревоженно озираясь. Мы стояли в просторном белом атриуме, тянувшемся от Пятьдесят третьей улицы через весь квартал к Пятьдесят четвертой. Прямо перед нами возвышалась широкая лестница в бельэтаж, где, согласно тем, кто любит полемизировать о противоречивых направлениях искусства, висит знаменитая картина Моне «Облака, отражающиеся в пруду с водяными лилиями». Огромный стеклянный балкон позволяет стоящим внизу глазеть на посетителей наверху и на гигантский зеленый пластиковый вертолет, парящий над лестницей.
— София вечно опаздывает. Это прием, безошибочно привлекающий мужчин, — пояснила Марси, направляясь к лестнице.
Я в состоянии полного душевного онемения последовала за ней, не зная, чего ждать. Пока я была рада оставаться невидимой, затеряться среди туристов и экскурсий школьников. Я не хотела, чтобы меня заметили. Что может быть унизительнее положения обманутой жены? С этого момента мне придется скрываться. И разумеется, до конца дней настроение мое останется таким же отвратительным.
Мы поднялись наверх, где, как две школьницы, спрятались за высоченной стальной булавкой в центре комнаты. Отсюда были прекрасно видны Моне и скромные, обтянутые черной кожей скамьи для посетителей.
— Вот она, — прошептала Марси. — Одна. Странно.
София сидела к нам спиной, но это, вне всякого сомнения, была именно она. Кому еще придет в голову надеть расшитый золотыми пайетками жакет для похода в шесть часов вечера в художественный музей?
— Непонятно, — продолжала Марси. — Уже четверть седьмого. Нет! Погоди! Она отвечает на звонок.
София действительно что-то говорила в трубку. Потом встала и направилась к стальной булавке. О Господи!
К счастью, она остановилась по другую сторону сооружения, и мы даже смогли кое-что подслушать.
— Да, дорогой… я видела ее на похоронах… бедняжка… да, три минуты? В саду скульптур? Но там ужасно холодно. Ты знаешь, я не выношу этих громадных голубых треугольников… Уж лучше встретимся у Мэтью Барни…
С этими словами она закрыла телефон, повернулась и направилась к галереям с работами наших современников.
— Меня ноги не несут, — призналась я Марси. Услышав, что София назвала меня бедняжкой, я так взбесилась, что сразу хотела уйти. Я уже знала почти все, что хотела узнать. Зачем подвергать себя дальнейшим пыткам?!
