Галина Романова - Мода на чужих мужей
Обзор книги Галина Романова - Мода на чужих мужей
Галина Романова
Мода на чужих мужей
Глава 1
Оленька, не суетись, дорогая! Ты же все равно опоздала. Какая теперь разница, дорогая сердцу подруга, на сколько именно, на десять минут, на полчаса или на час? Ты все равно проспала, потому что бессовестно таращила вчера глазищи в телевизор, когда надобно было почивать. Потом ты встала, пошла на кухню и, не удержавшись, дернула пятьдесят граммов коньяка. Как тебе рассуждалось на тот момент? Это для того, чтобы уснуть побыстрее и не думать ни о чем нехорошем и ни о ком непорядочном. Но вышло-то все как раз наоборот, милая. Янтарный напиток благополучно растворил всякое желание как следует выспаться перед важной встречей. И ты, завалившись с телефонной трубкой на подушки, начала обзванивать – и это невзирая на двенадцатый час ночи – близких и далеких знакомых.
Не очень близкие знакомые в весьма вежливой форме отослали тебя куда подальше. А самые близкие – их всего двое – терпеливо слушали твой получасовой бред, потом пожелали тебе спокойной ночи с понимающим снисходительным смешком и повесили трубку. Тут уж и вовсе стало не до сна.
Кто бы другой, но не эти! Улыбаются?! Понимают?! Делают вид, что в ее полуночном звонке нет ничего странного!
Сволочи! Просто наглые счастливые сволочи! Как они могут так поступать с ней? Как он может?.. А как она?..
Эти двое, стоило ей слегка выпить, всегда удостаивались ее внимания. Всегда! Исключений не существовало. Она звонила им либо заваливалась без приглашения в гости и медленно, тонкой соломинкой, пила кровь.
Они томились, вздыхали – переглядываться в ее присутствии не осмеливались, – вежливо улыбались наглым шуткам. Угощали обедом или ужином (все зависело от того, когда именно стопы ее свернули к их подъезду). Потом провожали до двери и, наверное, тут же бросались друг другу на шею и рыдали от облегчения, и жалели друг друга, и нянчили.
Так, казалось ей, они поступают, когда освобождаются.
Тоже еще нашлись пострадавшие!
В поганой ситуации, куда она вляпалась с их, между прочим, подачи, пострадавший только один, и это она – Лаврентьева Ольга Николаевна. Это она пострадала от лицемерного, подлого, вероломного – это не одно и то же, нет – предательства своего жениха и самой близкой подруги. Это они посмели гнусно полюбить друг друга за ее спиной. Потом тайно провстречаться полгода, опять же за ее спиной. А потом объявить ей о своем желании пожениться, потому как сил у них больше не оставалось и мочи терпеть тоже.
А что такое-то? Что?! Что терпеть-то? Ее присутствие в их жизни? Ее неосведомленность? Ее нежелание догадываться? Чего они не смогли терпеть дальше? Тайны, наверное, своей гадкой, которая жутко оскорбляла их светлое нежное чувство. Запятнанности. Чувствовали, стопроцентно чувствовали себя гадкими и подлыми. Вот оттого и хватило их всего лишь на полгода.
Объявили, стало быть, о своем желании, попросили извинения и ушли, обнявшись.
Нормально, нет?!
У нее уже, как в той песне, и платье шилось, пускай не белое, а кремовое, но шилось же! Она колечко себе присматривала в ювелирном за углом, чтобы невзначай намекнуть, какое именно она хочет. Туфли так вообще давно в коробке стояли, мамой из Германии присланные. Одним словом, она давно была готова к свадьбе, к браку, даже к бытовой серости себя сумела морально подготовить, хотя поначалу это ее весьма нервировало.
Но она совсем оказалась неподготовленной к тому, что уготовили для нее эти двое!
– Оленька, понимаешь, мы с тобой совершенно разные люди, – закончил после краткой извинительной речи ее любимый Стас. – Наши отношения были и так не очень ровными…
– Почему это? – перебила она его, оскорбившись за три года жизни в его объятиях, в которых чувствовала себя весьма и весьма беззаботно. – Очень даже все нормально было, пока эта… не влезла!
– Оленька, ты пойми… – терпеливо, как душевнобольной, начала объяснять ей лучшая подруга. – Никто никуда не влезал. Просто где тонко, там и рвется. Ваши отношения…
– Не смей трогать наши отношения! – взвизгнула она тогда, за что себя потом неоднократно ругала: нельзя было опускаться до истеричных воплей, никак нельзя. – Они были вполне безоблачны, пока ты не пришла однажды ко мне в гости со сломанным утюгом! Господи!.. Лучше бы я тебе свой отдала, чем попросила Стаса починить! Этот чертов утюг! Ну почему он у тебя сломался именно в тот день, а?! Ты нарочно его скурочила, что ли!
– При чем тут утюг?! – выдохнули они в одно слово. – Все дело в тебе, в нас.
Вот про них она уж точно слушать ничего не хотела и выставила их вон. А они даже обрадовались, обнялись и поспешили удрать. И оставили ее один на один с ее горем.
Ох, как она бесновалась тогда! Сколько посуды переколотила, сколько вещей, которые еще ненадеванными были и должны были стать оцененными Стасом, покромсала ножницами. Даже, кажется, головой о стенку билась. Этого не помнила, просто не помнила. А вот соседка через пару дней попросила ее не колотить в стену ничем тяжелым, у нее, мол, мигрень. А она ничего такого…
Нет, значит, все же колотилась башкой, чтобы выбить из нее все крамольные мысли, все больше отдающие страшной беспощадной местью.
Она не желала им смерти или гибели случайной, тьфу-тьфу-тьфу!
Ей – своей единственной лучшей подруге – она от всей души желала скорейшего увядания, тучности, брюзгливости, неряшливости.
Ему – скорой импотенции, неудач в бизнесе, лысого черепа, выпавших зубов, грибка на ногах и жирных складок на животе.
А еще она желала им пожизненной агонии рядом друг с другом, гадких безрадостных совместных дней, хаотично нагромождающихся в годы. Постоянного недовольства друг другом, нищеты, тусклых ночей в серой спальне с видом на центральный рынок, где вечно воняет сгнившими овощами. И…
И много чего еще, чему она должна стать свидетелем. А потом она будет торжествовать, упиваться свершившимся справедливым возмездием и хохотать демонически, впиваясь каблуками в обломки их несостоявшегося счастья.
Так она решила поступить поначалу и принялась ждать. Но терпения хватило дня на три, не больше. Снова полезли в голову невеселые мысли о том, как с ней безжалостно обошлись, снова нахлынули слезы. И снова она начала клясть предателей на чем свет стоит. И поняла тогда Ольга, что ее планы относительно торжества справедливости следует откорректировать. И причем изрядно!
Вот потому-то, отбесившись (это заняло примерно месяц), она решила, что крах их отношений должен быть у нее под постоянным контролем. Она не пропустит тот момент, когда Стас начнет чахнуть рядом с внезапно разжиревшей женой. Она должна быть во всеоружии и… вовремя перехватить его у соперницы, как знамя, нести которое та, другая, недостойна.
С какой стати, рассудила она, ждать так долго? С какой стати наблюдать за тем, как великолепный удачливый Стас превращается в ничтожество? На это могут уйти годы! И ведь… Сама-то она тоже молодеть не будет. Да и терпением ее бог обделил, вот только на месяц и хватило, чтобы не видеться с ними и на звонки не отвечать…
– Ты в порядке? – участливо поинтересовалась вероломная подружка, когда Ольга все же сняла трубку домашнего телефона на тридцать второй день бойкота. – Я так переживаю! Так переживаю! После того как у вас со Стасом не сложилось…
Вот в этом месте Лаврентьева Ольга Николаевна едва не перегрызла телефонный провод, который зажала зубами. И еле сдержалась, чтобы не зарычать и не покрыть лучшую подругу Светланку трехэтажным матом, вычурным, хлестким и сочным, какой можно услышать лишь от сантехников старой закалки. Хорошее воспитание, которым ее зомбировали родители с детства, выручило. Хотя в душе и поднялась волна праведного негодования, силой давления едва не разорвав мозг в клочья.
Это у них со Стасом не сложилось? У них?! Да они три года любили друг друга, холили и лелеяли, не уставая. Вместе засыпали, вместе просыпались, вместе работали, ездили отдыхать и друзей навещали. Они не могли друг без друга даже дышать, так ей казалось. Они даже скандалить не могли всерьез. Все их склоки были какими-то ненастоящими, смешными, уже через полчаса сходили на нет. Ни разу за три года они не наказывали друг друга молчанием. Никогда не повышали голоса и не опускались до оскорблений. Да кроме поддержки и нежной заботы, и не было ничего! А может…
Может, тогда и любви не было, а?!
– После того как у вас со Стасом не сложилось, я просто сама не своя! – горестно шептала Света в трубку. – Я, наверное, виновата перед тобой…
Наверное! Как мило! Она еще сомневается!
– Но это судьба, Оль. От этого никуда не денешься. Тебе, конечно, тяжело, но поверь мне, ты его не любишь и не любила никогда.
– Да ну? – Она все же не выдержала.
– Да! Да, я это точно знаю! – заспешила Света, уловив в ее возгласе неприязненный холод. – Это привычка, Оль, это не любовь! Оттого Стасу и неуютно было рядом с тобой! Мужчины чувствительны. Они сразу чувствуют, когда женщина их любит, а когда просто привыкла, как к удобным домашним тапочкам. Вот когда ты влюбишься по-настоящему, тогда поймешь. И может быть, со временем скажешь мне спасибо.
