Виктория Холт - Изумруды к свадьбе
При мысли о будущем меня охватывал трепет. Действительно, ведь не могу же я вечно оставаться в замке. Я уже отреставрировала несколько картин, как раз тех самых, для которых и была оставлена в замке. Но в мире фантастических мечтаний, в котором я жила последние недели, мне грезилось, что я останусь в замке на долгие-долгие годы.
Некоторые люди умудряются верить в то, что все будет так, как им хочется. Я не относилась к ним... во всяком случае, пока не относилась, предпочитая смотреть правде в глаза и гордясь своим здравым смыслом. Но с тех пор как сюда приехала, я очень изменилась и, как ни странно, даже не собиралась выяснять, в чем причина этих перемен.
В один из вторников – последний перед постом – традиционно устраивали карнавал. И Женевьева была взволнована не меньше Ива и Марго, которые учили ее делать из бумаги различные маски. Поскольку я считала, что ей было бы полезно принять участие в карнавальных празднествах, мы вместе с Бастидами отправились в соседний городок, спрятавшись за смешными масками и украсив друг друга бумажными цветами.
Мы вместе со всеми гуляли по площади, где веселившиеся люди вешали карнавальное чучело на игрушечной виселице, потом танцевали в большой праздничной толпе.
Когда мы возвратились в замок, Женевьева была буквально в экстазе от восторга.
– Я слышала о карнавале, – сказала она, – но даже не подозревала, что он такой веселый!
– Надеюсь, – сказала я, – ваш отец не стал бы возражать против вашего участия в этом празднике.
– А он не узнает об этом, – капризно сказала Женевьева, – потому что мы ему об этом не скажем, хорошо, мадемуазель?
– Если он спросит, мы должны будем ему сказать, – возразила я.
– Он не спросит. Он нами не интересуется.
Девочка была немного обижена? Однако сейчас невнимание отца заботило ее гораздо меньше, чем раньше. Да и Нуну теперь не возражала, ибо, куда бы ни отправлялась Женевьева, я всегда сопровождала ее. Казалось, няня полностью мне доверяла, и это очень льстило.
А когда мы отправлялись в городок, с нами был Жан-Пьер. Собственно, он и предлагал эти увеселительные прогулки, получая от них не меньшее удовольствие, чем мы, а Женевьеве очень нравилось быть в его компании...
В первую неделю поста граф и Филипп возвратились в Гайяр. Филипп был помолвлен, и вскоре должна была состояться его женитьба на мадемуазель де ла Монель.
Эта новость быстро распространилась и по замку, и в соседнем городке.
Граф пришел в галерею, когда я работала. Стояло прекрасное солнечное утро, а поскольку дни стали длиннее, я проводила теперь за работой гораздо больше времени. При ярком освещении отреставрированные картины выглядели еще лучше, и граф рассматривал их с большим удовольствием и интересом.
– Великолепно, мадемуазель Лоусон, – прошептал он. Его глаза смотрели на меня с таким выражением, которого я никак не могла понять. – И в чем состоит смысл операции, которой вы сейчас заняты?
Я объяснила ему, что картина, над которой в тот момент трудилась, была сильно повреждена. На ней отошли целые слои краски, и я заполняла отсутствующие места гипсовой мастикой, которую потом собиралась подретушировать.
– Вы настоящий художник, мадемуазель Лоусон.
– Как вы уже однажды заметили – художник по призванию, но не состоявшийся как профессионал.
– Но вы мне простили, хотя и не забыли это не слишком любезное замечание?
– Человек не обязан прощать других, если они говорят ему правду.
– Вы такая умная и энергичная. И мы все, в том числе эти картины, нуждаемся в вас.
Он подошел ко мне совсем близко, его глаза по-прежнему были прикованы к моему лицу. И в них сквозило восхищение... Или я ошибалась? Я хорошо представляла себе, как сейчас выглядела. Коричневая блуза никогда не была мне к лицу, а волосы имели привычку выбиваться из-под шпилек и заколок. Так что вряд ли его могла привлечь моя внешность.
Конечно, это было всего лишь проявление нарочитого внимания, обычного для всех волокит и донжуанов. Подобная мысль мгновенно испортила мне настроение и радость от такого милого обращения со мной графа, и я постаралась выбросить ее из головы.
– Вам не следует волноваться, – заметила я. – Я использую краску, которая легко растворяется, поэтому ее очень просто смыть. Вы знаете, в чем сложность реставрации старых картин?
– Нет, – ответил он.
– Когда создавались эти полотна, художники сами смешивали краски. Только они знали секреты своего ремесла... и у каждого был собственный метод. Вот почему работы старых мастеров считают уникальными и так высоко ценятся. Вот почему их так сложно копировать.
Он внимательно слушал.
– Ретуширование – очень тонкая операция, – продолжала я. – И реставратор, конечно, ни в коем случае не должен привносить в оригинал свое собственное видение натуры.
Неожиданно мне показалось, что граф понимает, что за потоком слов я пытаюсь скрыть свое смущение, и это его забавляло.
Затем он вдруг сказал:
– Оказывается, это весьма опасно. Пожалуй, то же самое, как пытаться создать человека в том виде, в каком вы хотели бы его видеть, то есть пытаться подчеркнуть хорошее... и скрыть, убрать злое и недоброе.
– Я думала только о картинах. Это единственный предмет, о котором я могу говорить с достаточной уверенностью.
– А ваш энтузиазм показывает, что вы являетесь настоящим экспертом. Скажите, а каковы успехи моей дочери в английском языке?
– Они просто замечательны.
– А вы не считаете, что забота о картинах и занятие с моей дочерью являются для вас слишком большой нагрузкой?
Я улыбнулась:
– И то и другое доставляет мне огромное удовольствие.
– Я очень рад этому. А то я боялся, что жизнь у нас покажется вам весьма скучной.
– Ни в коем случае. И еще – я должна поблагодарить вас за разрешение пользоваться конюшней.
– Не за что. Теперь жизнь в замке стала более тихой и спокойной, чем прежде. – Он взглянул куда-то вдаль и добавил холодно: – После смерти моей жены мы больше не развлекаемся, как бывало. Может быть, что-нибудь изменится после женитьбы моего кузена, когда его жена станет хозяйкой замка.
– Или если вы сами, женитесь, – импульсивно вставила я и была уверена, что услышала прозвучавшую в его голосе горечь, когда он спросил:
– А что заставляет вас думать, что я могу жениться?
Поняв, что допустила бестактность, я, как бы себе в оправдание, промямлила:
– Ну, это вполне естественно, что со временем...
– Полагаю, что вам известны обстоятельства смерти моей жены, мадемуазель Лоусон?
– Да, я слышала... разговоры, – ответила я, ощущая себя при этом так, будто угодила одной ногой в трясину и должна как можно скорее отступить обратно, пока меня не засосало.
