Дочь Врага (СИ) - Васильева Анюта

— Артур Тимурович, там мужчине совсем плохо. Вторая смена только заступила, плюс Дмитрич опять с похмелья.

— Да как же блядь, вы мне дороги то все, а? — разворачиваюсь на сто восемьдесят и иду в приёмное отделение.

Прямо в коридоре достаточно тяжело дыша на кушетке лежал мужчина. Видно, что мужику было действительно херово, обезболивающие его не брали.

— Острая аппендицит! — говорит Наталья, и подаёт мне уже заведённую больничную карточку с вот этой самой тетрадью.

55 Глава

— Откуда она у тебя, Катя? — у меня так сильно дрожали руки, что я не могла рассмотреть строк.

— Я практику в полиции проходила! Из зоны заключения двое зеков сбежали. Один был с огнестрельным ранением, и мы проверяли больницы. Вот в одной из них, нужно было проверить карты, которые лежали в архиве. Было подозрение, что беглец, которого подстрелили, мог податься именно в эту больницу, так как у него там сестра старшей медсестрой работает. Ну в общем, нас с Таськой отправились рыться в архиве. Была версия, что его могли оставить в больнице под другим именем. В общем, карточка твоего отца, мне прямо под ноги упала.

— А как ты поняла, что это она? Ну что эта карта именно моего папы.

— Накануне я смотрела его дело, Мира. Прости, пожалуйста, я врать не буду. Я знала, что твой папа сидит в тюрьме, но мне было любопытно узнать причину.

— Я вовсе не обижаюсь на тебя, Катя. Просто хочу знать. — злость, паника, отчаяние.

Я рассматривала эту карту на протяжении двадцати минут. Не всю, разумеется, а последнюю запись. Меня сразу привлёк почерк, очень размашистый, но достаточно разборчивый. И подпись, она какая-то уникальная у Артура. Я видела её в документах в доме Акиевых. Она изначально показалась мне несколько странной. Подпись была больше похожа на каллиграфическую, состоявшую из двух слогов, и перечёркнута очень интересным завитком. Повтори такую очень сложно, мне кажется.

Почему я не помнила этого раньше? Почему только сейчас?

***

“— Папочка, ты посидишь со мной”? — я сидела в изголовье своей кровати, укрытая мягким пледом, на ногах шерстяные носки, горло обмотано мягким шарфом. Но я не болела. Вернее, болела, но не простудой. Мы с мамой играли в доктора. Накануне был мой день рождения, мне исполнилось семь лет. Родители подарили мне набор доктора, и мама сейчас лечила меня. Лечила так, потому что по-настоящему не получалось.

“— Славочка, доченька. У папы живот болит. Сейчас приедет доктор, и он отвезёт его в больницу.” — мама улыбалась. Она такой сильной была, не хотела, чтобы я видела её слёзы. Слёзы не из-за папиной хвори, из-за моей. Я очень долго болела.

Именно с этого началось всё. У меня были неправильные воспоминания. Почему-то я думала, что помню момент, когда отца забрали в полиции. И я помню Артура и Руслана на пороге нашего дома. Но этого быть не может! Так точно не может быть, потому что я утром следующего дня, с обострением также попала в больницу.

Тогда почему и как?

***

— Я вспомнила, ты как-то говорила, у твоего папы день рождения тридцатого мая, и что он, ровесник моего. Ну то есть год рождения у них один получается. Плюс, Солнечный. Ты же оттуда родом.

— Разве это я тебе говорила? — этот вопрос звучит больше, как риторический.

— Мы же с тобой вместе документы сдавали на практику, разве ты забыла?! Ты мои рассматривала я твой.

— Точно.

— Ты знаешь, я не помешана на вот этих вот всяких магических ритуалах и прочем. Но вот как-то эта карта пролетела перед моими глазами, и мне показалось это неслучайным. И сейчас, глядя на тебя, я понимаю, что была права. Скажи, она поможет тебе оправдать твоего отца?

— Его ночь оперировали. И оперировал, отец Агаты.

— Не поняла, а при чём тут отец Агаты? А! Он был хирургом. Ой, слушай, папа говорил, он вернулся в страну, и он может пойти свидетелем, — у Кати загорелись глаза и дальше она говорить стала достаточно эмоционально. — Блин, Мирослава. Это же круто. Твоего папу освободят, и ты наконец, обретёшь семью.

— Мой отец, получается. По версии следствия на следующий день после полостной операции, как написано в карточке с перитонитом. Выехал в поле, где, не заметив двух малолетних детей…

Я продолжить не смогла, но и не нужно было, потому что Катя, всё поняла.

— Но он не мог! — мой голос задребезжал. — Я и без этого знаю, что не мог, — взглядом показывает на лежащую на столе медицинскую карточку. — Папа всегда был очень внимательным. Когда мне было пять, или шесть, точно не помню. Папа привозил двух лисят. Маленьких совсем, тощих. Их маму, скорее всего, подстрелили браконьеры. И он увидел их, увидел, потому что всегда был очень внимательным. Мы их с соски кормили. Ухаживали с мамой за ними. Потом, когда они немного подросли и окрепли, папа какому-то заводчику их отдал, и тот должен был вернуть их обратно в дикую природу.

— Мирка, это всё забудется. Пройдёт время, вы заживёте.

— Да я знаю. — говорю скорее, чтобы этот разговор завершить. Я и так слишком сильно обнажила душу.

Свет фар освещает веранду. Мы слишком много выпили, и девочки уже легли спать. И это несмотря на то, что в начале вечера, все намеревались не спать до самого рассвета.

Я ничего не говорю Кати. Стягиваю со стола карточку и направляюсь к входной двери. Чуть не ушла в одной пижаме. На улице холодно, ветер и подмораживает. Уже в самом пороге, догнав меня, Катя накидывает мне на плечи свою пехоту.

В голове гул стоял. Артур сразу всё понял, не знаю, что именно, но как только он меня увидел, взгляд его стал более жёстким. Руслан — смешно сказать, но к Руслана мне вдруг захотелось подойти и по головке погладить, успокоить как-то. В его глазах тоска и обеспокоенность. Сердце щемит.

— последняя страница.

Я терпеливо жду. Луна светит достаточно ярко, и Артур хоть и приглядывается, но строчки разбирает очень быстро. Потом его лицо застывает.

Я не могу поверить. Как такое возможно? Я не понимаю, как он мог не вспомнить? Он видел папу, уверена, ещё до суда он его видел. Не мог забыть, у папы внешность такая запоминающаяся.

Неужели, при поступлении больного, смотрят исключительно на болячки, не видя лиц?

Что происходит, мамочки...

Мне сейчас эгоистично хочется думать, что Артур лжёт и ему намеренно было нужно посадить моего отца. Оклеветать его. Я хочу убедить себя в этом, но не могу. Слишком веская причина. Слишком жестокий мотив.

Дьявольская, всегда непроницаемая хладнокровная сущность Артура, сейчас в растерянности.

— Этого просто не может быть, — сказал мужчина спустя, не знаю, минуты три, может, пять. Но мне всё равно, казалось, прошла целая вечность.

— Я хочу проснуться этим утром, и чтобы мой папа был рядом.

— Малышка, это не…

— Никакая я тебе не малышка! — кричу настолько громко, что мой голос кажется истеричным. — Я имею на это право! Ты забрал у меня его. Ты лишил меня семьи. Я хочу проснуться этим утром, — говорю и с расстановкой, — и чтобы мой папа, был рядом со мной.

Я развернулась и быстро ушла. — Нет, не ушла, я убежала. Меня всю трясло. Катя непонимающе сейчас смотрела на меня. Она видела Артура и Руслана

— Мирослава, что происходит? Почему дядя Агаты приехал и с ними, я так понимаю …

— Да, Катя. Это отец Агаты. И это его детей, якобы убил мой отец! — подруга, пошатнувшись, едва не упала прямо на пол.

— Ты сейчас шутишь? — у подруги просел голос.

— Я очень тебя прошу, давай не сейчас, — мой голос снова задрожал. Я больше не могла сдерживать себя, мне было так плохо. — Если ты сейчас начнёшь меня мучить вопросами, я просто сдохну. Прошу тебя…

Катя больше не сказала мне ни слова. Она подошла и так крепко обняла меня. Бергер отвела меня в комнату, которую выделила для меня. Она была рядом с её спальней, но Катя не уходила. Она сидела, молча, гладила меня по спине, пока я, громко рыдала в подушку. Сердце рвалось на части. Да что там сердце, меня всю разрывало.