Острова объяты тьмой (СИ) - Лангрейн Тори

— Конечно, шучу, смотри на меня.

— Тим, пожалуйста, — донесся её жалобный шёпот, но взгляд бесцветных глаз завораживал. Как сокрушающие тишиной сумерки тропических островов. Как тьма самой глубокой океанической впадины. Там, на дне бездны, убаюкивающим прибоем звучали слова признания только для неё одной. Кто-то давал обещание вернуться и почему-то вновь просил прощения.

Кажется, Анне предстояло забыть, почему именно.

Эпилог. Лучшие гастроли русского народного

Две недели положенной при увольнении отработки пролетели для неё незаметно. Закончила дела, отсортировала всё срочное, скинула в мусорку неважное. Попутно отвечать всем и каждому «Максим Сергеевич на больничном» Анне даже понравилось. За несколько лет непрогибаемого труда ей ещё никогда так легко не работалось, она бы сказала, что уходить даже немного жаль, но коробки с документами, ждущие, когда же их наконец соизволят спустить в архив, не оставляли и свободной минутки, чтобы отвлекаться на какую-то там легкую грусть или, чего хуже, ностальгию.

С момента их по истине скандального возвращения в Россию телефоны, электронные ящики да и двери Театра русской культуры атаковали репортеры и журналисты всех новостных каналов. Казалось, что даже самой захудалой газетёнке есть дело до того, где же целую неделю пропадали артисты вместе с верхушкой администрации, и почему их поиски едва ли не обернулись дипломатическим скандалом между Австралией и Россией.

Или эти новостные заголовки опять раздули из мухи слона?

По крайней мере, с самой Анной разъяснительных бесед никто не проводил. Как только она вышла на работу, весь коллектив собрали в одном единственном зрительном зале и настоятельно попросили не давать никаких интервью. Впрочем, это было и ни к чему. Участники предполагаемых событий все равно ничего не помнили. Лишь испуганно переглядывались по гримёркам артисты, да настороженно перешептывались дамы из бухгалтерии. Всё хотели выпытать у взмыленной Марго хоть что-нибудь о случившемся. Та уже устала отшучиваться в духе, что это секретная информация, её природный оптимизм, и без того подкошенный свалившимися директорскими обязанностями, скатился в унылую деловитость. Анна не могла ей не сочувствовать, но на уговоры остаться на месте секретаря не поддавалась.

До конца последнего рабочего дня оставались считанные минуты, и Аня, забирая со своего бывшего уже стола блокнот со стихами, окинула приёмную прощальным взглядом. Задержалась на приклеенной к стене табличке с витиеватыми инициалами Максима Сергеевича, усмехнулась. Что-то подсказывало девушке, что в скором времени их заменят на новые.

Дверь за собой она притворила бесшумно (ключи теперь были в безраздельном пользовании Марго), а после направилась по лестничному пролету вниз. Гулкими шагами пересекла пустующий в летний сезон вестибюль и остановилась, поняв, что покинуть здание театра через главный вход попросту не получится.

За высокими дверьми из стали и стекла собралась целая толпа репортёров. Мелькали камеры, разноцветные микрофоны с логотипами новостных каналов, лезли друг на дружку какие-то совсем уж сумасшедшие физиономии, словно бы норовя снести выставленную впереди тумбу, видно, для чьего-то поистине смелого выступления.

— Анна, что это вы тут стоите? — со смешком произнесла Марина Петровна. Разодетая в летний брючный костюм, она была собрана и деловита, и, казалось, совсем не беспокоилась по поводу беснующейся за дверьми толпы. — Хотите вместо меня сделать официальное заявление?

— Это вы сами как-нибудь. — Девушка отступила на шаг назад, подальше от любопытных объективов камер.

Марина Петровна с прищуром взглянула на репортёров, нахмурилась и возмущенно выдала:

— Налетели как стервятники! Все телефоны нашему Максиму Сергеевичу оборвали, ну, как так можно, скажите на милость? Никакой совести у людей нет, одна хамка даже попыталась…

Анна не стала слушать. Лишь в кратком и совсем уж безразличном жесте пожала загорелыми плечами и направилась обратно. Как научил её некогда один человек, выходов из ситуации можно найти множество. А из здания и подавно.

Вдоль по узким коридорам с истёртыми ковровыми дорожками и хламом из старых декораций; через тугие деревянные двери и мимо многочисленных гримерных комнат, из которых не доносилось ни звука. Уже у самого служебного выхода её окликнула Марго, но девушка, не замедляясь ни на шаг, прокричала ей:

— Опаздываю на встречу, прощай!

Из театра и до метро она практически бежала, не только потому, что действительно поджимало время, но и от того, что так хотелось. Лететь без оглядки из этого удушливого, забитого кокошниками и прогорклым фольклором места, где каждый хотел быть услышанным, но никогда не останавливался, чтобы послушать.

***

За полчаса она удачно добралась до всенародно известной в Питере улицы лёгкой любви и плохой выпивки. Нашла нужный подвальчик, что прятал за своими выщербленными ступенями и облепленными наклейками дверьми небольшой бар, и вошла в его полутемное нутро.

Сегодня здесь проходил один из тех поэтических вечеров, где современные лирики пытались удивить и без того ошарашенную этим миром публику. Получалось плохо не из-за излишней предвзятости критиков, а потому, что в баре пьяны были даже столики. Присаживаясь за один из них, Анна кивнула знакомой девушке-организатору, и достала из сумки блокнот со своими записями.

— Можно составить вам компанию? — раздался голос над склонённой Аниной головой, которую она не подняла, а лишь отрицательно качнула в ответ.

— И всё же?

— Не стоит.

— Море и беды.

— Что? — удивилась девушка, всё же вынужденная взглянуть на собеседника.

— Это ведь ваше стихотворение, — с улыбкой произнёс темноволосый молодой человек. — И я знаю, что вы сегодня выступаете. Меня Кирилл зовут, кстати. Разрешите всё-таки присесть?

— Ну ладно, — пробормотала она, в легком недоумении пожимая протянутую руку.

Кирилл оказался симпатичным парнем, зеленоглазым и тонконосым, будто бы слегка растрёпанным, но той новомодной несобранностью, которая сейчас как раз набирала популярность среди людей их возраста.

— Хотите, угощу? — Он поставил на столик высокий пивной бокал, уже пустой наполовину, и тут же принялся взглядом выискивать куда-то запропастившуюся официантку.

— Нет, спасибо, — отмахнулась Аня, нахмурившись. Только сейчас заметила перекинутый через шею собеседника черный ремень фотоаппарата. Объектив на чужой груди слегка качнулся в сторону, светя никоновским лейблом, и девушка неприязненно сказала: — А, вы из этих. Я не даю интервью.

— Считайте, что я здесь просто отдыхаю, — улыбнулся Кирилл, тоже опуская взгляд на свою камеру. — Но и не прочь сделать пару-другую снимков.

— Я прочь.

— Что?

— Ничего, — задумчиво пробормотала она, отвлекаясь на замахавшую ей руками организатора. Та громким объявлением в микрофон уже торопила Аню подняться на невысокую импровизированную сцену.

Софиты, приглушенные в тон атмосферы бара, все равно слепили глаза, отчего и зрители, на нетрезвых лицах которых не читалось и намёка на желание внимать высокой поэзии, и остальное пространство небольшого подвала были практически не видны. Будто их заволокло полупрозрачной сизой дымкой, столь похожей на ту, что в первые предрассветные часы спускается на сонный тропический пляж.

Это порядком снизило градус её волнения, и Аня без вступления заговорила:

— кому-то даровано право молчать.

зыбко.

а кто-то больше не смог написать ни

ноты

когда бы ещё мне увидеть твою

улыбку

как не за миг до отчаяния, срезая на

поворотах

и в бледно-мерцающих буднях было бы

пусто

без сотни советов прохожих выжить не

просто