Выше стен (СИ) - Ру Тори
— Дорогая, Регины нет дома. Слава, нет предположений, куда она могла пойти?
— Как?! Я позвоню в полицию и ребятам-волонтерам! — Охнув, Наташа кидается в прихожую, у моих ног остается только оброненная ею шаль.
Одинокий яркий платок из разноцветных мотивов на фоне мертвого белого снега…
Мутит, болит голова. Понимание подкрадывается неспешно, но миг спустя налетает с разбегу и бьет прямиком в глупый лоб. Тревога нарастает до предела, взрывается и сменяется глухим одуряющим шоком.
Беда случилось не с матерью… Регина, не ориентируясь в пространстве и боясь незнакомых мест, специально ушла ночью в снег. После того как я втоптал ее в грязь…
Я беспомощно напрягаю зрение, но не нахожу на искрящейся золотом пелене ничьих следов.
А что, если… я не успею попросить у нее прощения? И больше не увижу ее испуганные, все про меня знающие глаза?
От всей души матерюсь, просовываю руки в рукава пальто и бегу к забору.
Я заигрался в мудака, но никогда не был таким. Это не мой путь. Даже отец — мудак с многолетним стажем — устал от этого и дошел до ручки.
Мир перевернулся, сменил полюса, не осталось привычных ориентиров. Хочется заорать, сорвать связки, забыть все и родиться заново, единственное, что у меня осталось — память о ее теплых губах.
«…Со мной тебе не нужны никакие стены. Просто помни об этом, ладно?..»
Хлопнув калиткой, выскакиваю на вымершую улицу и на пару с тенью петляю по ней в свете уличных фонарей.
Заборчики, припорошенные снегом кусты, ослепшие к ночи дома и тишина…
— Регина, ты меня слышишь? Регина! — долетают издалека крики родителей.
Я набираю номер отца и впервые в жизни говорю с ним без обид и сарказма:
— Я только что оттуда. Ее там нет… Проверю еще кое-где. Я ее найду, обещаю.
— Хорошо. Надеюсь на тебя, — отвечает он.
Расчищенная дорога заканчивается горой грязного льда, проклиная неудобный костюм, взбираюсь на нее и застываю — впереди темнеют стены заброшенных построек дачного массива, покосившиеся заборы и бурьян. Ветер толкает меня в спину и подлетает к черному небу с ошметками желтых туч, разнося по окрестностям отголоски собачьего лая.
Я свечу фонариком телефона, проваливаюсь по колено в сугробы, ныряю под кусты и заборы. Сражаюсь с дверями, вламываюсь в домики и до звона в мозгах ору ее имя.
Пустота… И безнадега валуном давит на сердце.
— Регина, пожалуйста, откликнись. Просто крикни, я вытащу тебя!
В руке вздрагивает и оживает телефон, от секундной радости темнеет в глазах, но возле почти пустого индикатора заряда батареи высвечивается надпись «мама», и я разочарованно вздыхаю.
— Мам, я слегка занят сейчас… — В трубке раздаются рыдания. Прислоняюсь к трухлявым доскам покосившегося крыльца, вытряхиваю из обуви снег и смиренно жду.
— Слава, мне плохо. Мне так плохо… — причитает мать, а на меня наваливается вселенская усталость. Как же она не вовремя…
— Что случилось, ма?
— Ты можешь приехать? Прямо сейчас?
— Нет. Я сейчас занят, мама.
— Вот, значит, как… Совсем повзрослел, да?
— Да что случилось? — Эхо разлетается по пустому нутру заброшек и дребезжит разбитыми стеклами. — Если Валерон попутал берега — завтра разобью ему рожу!
— Мы купили машину. Конечно, твоих денег бы не хватило, поэтому Валера взял кредит, ты слышишь, Слав? — От бессилия болит голова, от мороза сводит руку. Я не могу ее больше слушать, но она продолжает наседать: — А сейчас попали в ДТП на Кольцевой. Нужно срочно решить вопрос. Попроси денег у отца и сбрось мне на карту, ладно?
— Мам, все покроет страховка… Не сейчас! Регина пропала.
— Слава, ты что? При чем тут эта обезьяна?! — Мама задыхается от негодования, а я горько усмехаюсь.
Знала бы она, на чьи деньги каталась с ветерком…
Наташа зрит в корень — я не спасу свою мать. Потому что она не хочет спасаться. Ей нравится корчить из себя жертву, давить на жалость и ничего не предпринимать, чтобы выбраться из дерьма. Ей никогда не был нужен я…
— Гребаные придурки! — Снова наворачиваются слезы и обжигают веки кислотой. — Просрали свои жизни, дайте мне разобраться в моей. Оставьте меня в покое!!!
Телефон отключается сам — садится батарея. Фонарик гаснет. Глаза потихоньку привыкают к темноте.
Меня трясет от ярости, отчаяния и ощущения полнейшей катастрофы. Собственной никчемности и слабости. От желания глотнуть чистого кислорода, вывернуться наизнанку, стряхнуть с себя тараканов, которых я так бережно взращивал и подкармливал дерьмом в своей башке.
Из оврагов поднимается отравленный туман, забивается в легкие и путает сознание. Мороз пробирается за шиворот, разъяренной кошкой кусает руки. Я выкрикиваю самое красивое имя на свете, ловлю в ответ тишину и, чтобы не свихнуться, сочиняю сказочку.
Жил-был упрямый пустоголовый придурок — всех ненавидел и презирал, и думал, что самый умный, пока не встретил девочку, смотревшую на него как на бога. Он строил планы по ее уничтожению, а она просто жила ради него — отдавала, отдавалась и пожертвовала мечтой… Все, что она просила взамен, — не оставлять ее одну. Не забирать надежду.
Оступившись, падаю на колени и матерюсь.
Если я не найду ее, так и буду жить в пустоте.
Нет.
Я вообще жить не буду.
Из головы разом вылетела вся дурь, из души — муть, из сердца — равнодушие.
Мне нравилось с ней разговаривать и проводить время. Нравилось смотреть на нее и слышать хриплый смех. Нравилось гладить и целовать ее тонкое фарфоровое тело. Я просто был лучше, когда ее защищал. С ней рядом у меня тоже появлялась надежда на будущее…
— Регина, ты слышишь меня? Где ты? Пожалуйста, найдись! — ору в темноту и сорванным голосом сиплю: — Ты не заберешь у меня надежду…
Проваливаюсь в ямы, поскальзываясь на грязи, шарю ладонями по холодной стене…
Я под стеной, у своего места силы.
Но больше нет сил сделать даже гребаный шаг.
Брендовые ботинки промокли насквозь и полны снега, веки тяжелеют, я не чувствую пальцев.
— Соберись, урод чертов! — взвиваюсь и бью себя по роже. Еще и еще. — Слабак. Только и умеешь, что рисоваться и жалеть себя. Вставай!
Проехав спиной по кирпичам, поднимаюсь на ноги и, справляясь с пожаром в убитых легких, иду вперед и повторяю, как мантру:
— Если я найду тебя живой — никогда не отпущу твою руку. Если я найду тебя живой, буду любить и защищать. Если найду тебя живой, сделаю все, чтобы ты нашла себя. Я никогда тебя не оставлю.
Туман, причудливо извиваясь, устремляется выше, клубится и рассеивается и превращается в огромную, сотканную из тонких белых нитей бабочку. Замираю, пораженно моргаю и вытираю рукавом глаза в полной уверенности, что только что тронулся умом. Она кружит надо мной, обдавая нежным ароматом цветов, опускается на снег, и я вдруг замечаю в глубоких сугробах цепочку следов. Я бегу по ним по снежному полю, падаю, поднимаюсь и снова бегу.
Каким-то чудом я вижу ее — растрепанные волосы и слившуюся с фоном светлую куртку, — нагоняю и ловлю за капюшон. Она заваливается назад, но я разворачиваю ее и прижимаю к себе.
Я почти труп, без голоса и возможности пошевелиться, но все, что мне нужно от жизни, крепко держу в руках.
— Свят… Я не могу идти. Оставь меня… — еле слышно шепчет она мне в плечо, зубы отбивают дробь. — Мы не выберемся. Мы друг другу никто. Нет никакой бабочки.
Стаскиваю с нее мокрую куртку, сбрасываю с себя пальто и оборачиваю им ее худое тело. Тяжело дышу, но улыбаюсь.
— Ты ошибаешься… Она есть, я только что ее видел!
И вдруг я понимаю, что спасительная бабочка, способная вывести меня к свету, сейчас передо мной…
Я хватаю ее на руки и, утопая по горло в снегу, пробираюсь назад, к миру людей, погруженному во тьму.
Тучи давно рассеялись, лишь звезды загораются ярче, пронзая зрение ледяными сверкающими иглами, безмолвно кричат о том, что все мы — часть вселенной.
Я снова плачу, слезы потоком бегут по щекам — пофиг, никто не видит. В этот момент я люблю весь мир и впервые за восемнадцать лет чувствую себя живым.
