Жаворонок Теклы (СИ) - Семенова Людмила
Налия вместе со своей матерью, Агарь, сами напекли инджеры со жгучими специями, медовых блинов, кардамонового хлеба с сахаром и имбирем, приготовили острого цыпленка «доро ват». Мужчины разожгли в курильнице душистые травы, отгоняющие злых духов. По традиции все угостили друг друга ломтиками инджеры, и Айвару вспомнилось, что в его доме этот ритуал исполняли всегда, как бы поздно ни возвращался кто-нибудь из родителей к ужину. Первый раз после того, как ему в детстве пришлось покинуть Россию, он почувствовал себя действительно в родном кругу.
Пока женщины вышли в кухню, чтобы варить обязательный на всяком эфиопском празднике кофе, Айвар наедине с Мэхдином Соломоном курили и душевно беседовали. И он впервые нерешительно заговорил об уходящем, но все еще самом больном для себя:
— Дядя Соломон, вы все это время были ко мне очень деликатны, но сейчас такой момент, что мне просто необходимо, чтобы вы сказали правду. Вы действительно согласны на то, чтобы Налия вышла за меня замуж, после того, как я...
Тут у молодого человека, как он ни старался сохранить самообладание, все же перехватило дыхание, и Соломон мягко и решительно пожал его руку.
— После чего, Айвар? Того, как тебе пришлось выбирать из двух видов позора и унижения? Выживать в скотских условиях, в доме из навоза и палок, пить ту же воду, в которой полощут грязное белье, не лучше, чем жить в городе, где есть какие-то зачатки культуры, но платить за это собственной честью. Кто же виноват, что у тебя, мальчишки, был только такой выбор! И разве тебе одному довелось это испытать у нас в стране? Разве ты виноват, что здесь такая паршивая жизнь, которую превращают в аттракцион для туристов? Что государству удобнее жить за счет проституции и попрошайничества вместо того, чтобы растить сильную, самодостаточную молодежь? Унижение — это удел любого нищего народа и государства. Мы пытаемся с этим бороться, но не знаем, когда наша страна станет здоровой, счастливой и гордой. Хоть бы вам это удалось!
— Надеюсь, что честь все-таки осталась при мне, — сказал Айвар уже с улыбкой, — во всяком случае я старался даже там вести себя по-человечески.
— Конечно, ты был и остался умным, хорошим мальчиком, и слава богу, что наша отчаянная дочь влюбилась именно в тебя. Но если бы мы с матерью и думали по-другому, Налия бы все равно сделала так, как хочет, — мужчина улыбнулся и шутливо потрепал его по плечу.
Тем временем Налия тоже говорила с матерью, пока они поджаривали ароматные зерна и готовили к столу сладости. Агарь лукаво спросила:
— Ты помнишь все, чему я тебя учила? Все-таки теперь ты станешь женой, а это совсем не так легко, как представляется в юности.
— Успокойся, мама! — усмехнулась Налия. — Я даже приданое себе приготовила: вышила пару подушек, связала новое покрывало. А уж приготовить ужин для меня давным-давно не было проблемой.
— Но жить вы тем не менее будете у тебя?
— А что тут такого? Да, у нас обратная ситуация, нежели у тебя и папы, и все-таки тебе не стоит говорить о ровне!
— Да разве же я об этом, дочка? — улыбнулась женщина. — Я-то спокойно тебя доверю Айвару, как и отец, пусть он и небогат, и не обладает большими пробивными способностями. А вот ты уверена, что справишься? Что тебе никогда не надоест принимать самые ответственные решения и не захочется побыть обычной женщиной? Он вряд ли будет готов к такому повороту, и знаешь почему? Потому что дело его жизни состоит в заботе о действительно слабых и беспомощных людях, а не о взрослых здоровых женщинах, способных отвечать за себя сами.
— Чтобы я отказалась принимать решения? — рассмеялась Налия, искренне удивившись материнским словам. — Вот уж этого вы не дождетесь! Я надеюсь, ты это хотела услышать?
Перед отъездом Айвар и Налия задержались в прелестном саду у дома родителей, чтобы послушать таинственные голоса вечернего города. Девушка посмотрела на жениха, думая с восхищением, как ему подходит скромная, приглушенная палитра, будто привезенная с гранитных берегов стальной реки, — светло-голубая рубашка, открывающая некрупные, но необыкновенно твердые мышцы рук и плеч, серые джинсы, фианитовые «капельки» в ушах. Кольцо он прикрепил тонкой серебряной цепочкой венецианского плетения к браслету из таких же серебряных пластин. Все это Налия когда-то привезла из своего путешествия по закоулкам Италии.
— Какие же здесь прекрасные звезды, — сказал Айвар, посмотрев вверх. — Мне всегда их не хватало в Питере, где ночи бывают только белыми или черными. А когда попадаешь в Африку, то начинаешь понимать, почему дикие люди могли бояться ночного неба.
— С тех пор мало что изменилось, они по-прежнему всего боятся. А тебе что, стало нравиться в Африке?
— Ну, оказалось, что здесь немало хорошего! С грязью, голодом и болезнями мы справимся, а запахи кофе, роз и меда в Эфиопии будут всегда.
— Немного тебе нужно для радости, да? — улыбнулась Налия ласково и в то же время с какой-то затаенной печалью. — Айвар, ты верно замечаешь: кофе, розы, персики, пчелы, Красное море и прочее переживут и нас с тобой, и, возможно, все человечество. И им безразлична наша судьба, нам только кажется, что все это создано для людских удовольствий. За свое счастье человеку приходится побороться, да еще не опоздать.
— Зачем же за этой борьбой проходить мимо маленьких радостей? Тем более что я своего счастья, по-моему, достиг...
Он закопался в ее прекрасные волосы, спадающие на плечи и грудь, и поцеловал в шею, взглянув на нее весело и вызывающе.
Свадебные приготовления не смущали и не раздражали Айвара, как многих женихов, он все воспринимал с воодушевлением и интересом, словно в детстве, когда любил красивые и милые вещи, праздники и внимание. И сейчас Айвар с удовольствием, которое, впрочем, не показывал невесте, ждал того дня, когда можно будет почувствовать себя африканским принцем, только уже не маленьким, а взрослым. Семья Налии смогла разыскать и пригласить много старых знакомых, которые помнили жениха и невесту в детстве, а потом жизнь разметала их по разным уголкам Африки и даже за ее пределами. А Налия к этим хлопотам относилась с азартом, нормальным для любой девушки. Ей непременно хотелось, чтобы в церемонии были черты и западного, и аутентичного эфиопского бракосочетания.
В заветный день пара, получив напутствие в доме родителей, отправилась на машине к месту венчания. Оно, впрочем, носило формальный характер и в основном священник просто оглашал гражданский договор. Объявив, что Айвар Робин Теклай и Корналия Хэйзел Мэхдин отныне являются мужем и женой, он против протокола добродушно улыбнулся и сам поздравил молодых.
Прятать под фатой свои потрясающие волосы Налия наотрез отказалась и украсила их диадемой из черной яшмы в золотой оправе. Невесту нарядили в белоснежное парчовое платье строгого покроя и вышитую золотыми нитями пелерину. Приглядевшись, можно было рассмотреть, что одеяние расшито изображениями львиц, затаившихся вблизи ничего не подозревающих антилоп, обезьян, убегающих от лесного пожара, вековых деревьев, покрытых замшелыми седыми лианами.
На Айваре также был белый костюм, узорная, как и у новобрачной, черно-золотая шамма и традиционная шапочка этих же цветов. После церемонии они прошли по праздничной аллее, украшенной яркими флагами и белыми лентами, к огромному пиршественному столу. На него Налия распорядилась поставить ритуальную коровью тушу и, самолично отрезав от нее ломтики, преподнесла их гостям из собственных рук. Зная отчаянную натуру жены и ее готовность к экспериментам, Айвар все же был удивлен.
На сладкое была выпечка, украшенная, как сказала Налия, «по русским рецептам» — резные пироги с финиками и инжиром, ватрушки с нежным творогом, пышные кексы с желтой медовой сливой и изюмом.
Поскольку в Эфиопии всегда любили шумные и многолюдные праздники, на свадьбу были приглашены и дальние родственники Айвара из деревни, которые за прошедшие годы изрядно нарастили свое семейство. Он был рад их видеть и во всяком случае не помнил никаких обид. Старший из мужчин в семье дал ему напутствия, которые принято было получать от отцов. После торжественной части началось веселье с народной музыкой, плясками и забавами, для которого молодожены переоделись в более легкие европейские наряды, а озорничающие вокруг стола чернокожие ребятишки довершали картину этой прекрасной жизни-однодневки. Пришли также все, с кем Айвар дружил в больнице, среди которых было немало белых. Те с удивлением взирали на бесхитростное веселье народа, чьи нелегкие будни знали, можно сказать, с изнанки.
