Без права на слабость (СИ) - Лари Яна
– Как он его нашёл? – я смотрю на Анжелу в неверии, чувствуя, что в который раз за сегодняшний день у меня болезненно замирает сердце.
– Не смеши, в нашем захолустье всего один детдом. Саша устроился учителем музыки. У Виктора внешность броская, увидев раз, не ошибёшься. Он достал прядь его волос… совпадение девяносто девять процентов.
– Почему папа не забрал его домой? – отставив в сторону стакан, обнимаю себя за плечи, пытаясь унять мелкую дрожь. Все эти годы, что я на стены лезла от одиночества, у меня был родной брат! Нас лишили друг друга. А затем для верности растащили по разным городам, чтобы мы не спутали родственную связь с влечением. – Почему просто не рассказать правду?
– Я тоже поначалу его осуждала. Пока не увидела разницу между ним и Ромой. Всё познаётся в сравнении, Лера. Поверь, в детдоме под присмотром родного отца, мальчишке жилось лучше. По крайней мере о нём заботились, его не обижали. Твоя мать не умеет прощать. Она бы Виктора не приняла. Представь, как бы Саша один совмещал копеечную работу и уход за двумя детьми? Да и Виктор, узнай правду, начал бы расспрашивать про свою мать. Сама понимаешь, лучше ему не знать.
– Папа должен был бороться. Он отец!
– Должен?! Ты часто поступаешь, как должна? Рома Беданов вышвырнул сына в окно, только потому, что его завистливый дружок по пьяни начал заливать, что Тимурка на самом деле его сын. Наврал, мол, нагнул меня прямо на свадьбе, в пыльной подсобке, пока Беданов что-то там решал с оператором. Мой жёсткий пробивной орёл сначала должен был спросить меня, да хоть провести тот же анализ, но он просто взял и толкнул родную кровь в окно. Понимаешь? Без каких-либо выяснений. Аффект у него видите ли! Попранный статус! А у Тимура травмпункт, психотравма… сынок боится привязываться, боится верить, боится жить.
Пытаюсь сдержаться, но даже сквозь намертво сжатые губы прорывается надрывный, какой-то скулящий всхлип. Тимур говорил об этом так поверхностно, боялся жалости. Что я наделала?
– Почему вы не забрали Марину? – пытаюсь запить горечь невкусной водой из-под крана, но совесть так просто не вытравить. Мне нужно было научиться говорить с ним, а не зацикливаться на своих проблемах.
– А кто бы мне, распутнице с ублюдком на руках её отдал? Видит бог, я ревела ночами, представляя, как ткну в эту надменную лощеную рожу результатом теста и буду упиваться его чувством вины. Потому что Тимур упрямством весь в отца. Он не простит. Но Рома тогда бы нас не отпустил. Месть не стоит того, чтобы мой мальчик каждый день содрогался, при виде рук, которые его так изувечили. Я ушла, в чём была, влезла в долги, сама оплатила и лечение и реабилитацию. Муж воспринял моё молчание как признание вины. Мы только один раз встретились, той ночью в больнице. Явился орёл с угрозами закончить начатое, если я не поддержу версию о несчастном случае. Взамен я практически выгрызла из него разрешение видеться с Мариной и то только потому, что девочке нужна мать. А ты говоришь про какой-то долг. Твой папа со всеми сомнениями взялся выяснять, не послушал ни друзей, ни меня. Дура я была Лера. За мишурой, чуть настоящего человека не проглядела.
Я тоже дура. Дура и трусиха.
Нужно было вцепиться в своего Беду и не отпускать, с отцом бы как-нибудь объяснилась. Всё равно рано или поздно пришлось бы. И Тимур бы убедился, как много для меня значит не только со слов. Теперь, где его искать? Как заставить выслушать?
Спустя час, сидя вчетвером за накрытым столом, мы пытаемся восстановить картину происшедшего. Отец признаётся, что запретил Виктору со мной видеться, а тот, видимо решил подобно мне, будто проблема в достатке и сорвался с друзьями на кастинг в столицу. Ребята потом рассказывали, что провалив предварительный отбор, их группа шабашила в клубе. Виктор получил на руки первую выручку и пропал. Ребята посчитали, что Звягин их кинул. Обратились в полицию, а через пару дней по остаткам одежды и подаренного мной браслета с лунным камнем, опознали в обгоревшем мужчине своего пропавшего солиста.
А ведь его, недобитого, могли и бомжи раздеть. О чём он только думал? Куда сорвался в ночь, никого не предупредив? Мог ли он рвануть в соседний город ради встречи со мной? Вполне. Сейчас, вспоминая об обещанном Звягиным сюрпризе, я почти в этом уверена. Но Виктор ладно, он рядом целый и невредимый, а вот где носит Тимура?
Предыдущие бессонные ночи дают о себе знать непреодолимой усталостью. Безуспешно прождав его до полуночи, погружаюсь в тяжёлую тревожную дрёму. Впервые за неделю одна на большой и холодной кровати.
– Я люблю тебя, – шепчу засыпая. – Где бы ты ни был.
Верни всё как было!
С рассветом, увидев в прихожей кеды Тимура, крадусь на мансарду, мечтательно улыбаясь в предвкушении встречи. Тихонько открываю дверь, представляя как не дам и слова вставить, зацелую всего, заласкаю, даже расскажу о нас папе – пусть шумит, сколько влезет. Рано или поздно поймёт и примет. Это наша жизнь, наши ошибки, наше счастье.
Затаив дыхание, поднимаю взгляд от пола, но вот выдохнуть уже не получается – горло будто сковало тяжёлой цепью. От увиденной картины охота выцарапать себе глаза, только ничего ведь не изменится. Ничто не останется прежним, всё разрушит ревность, и сколько потом пальцы не режь, собирая осколки, как раньше всё равно не будет.
Глотая злые слёзы, мотаю головой. Я не хочу так.
Беда, чёрт тебя раздери, верни всё, как было!
Я поняла свою ошибку. Я исправлюсь.
Да толку? Ира продолжает стоять у окна, одетая в его футболку и, зажав сигарету меж пальцев, насмешливо кривит полные губы. Весь её внешний вид – растрёпанная коса, нега в ленивых движениях хлещет наотмашь невысказанным: «Я же говорила»
Хочется заорать, сбежать, крушить, но не выходит даже отвернуться. Так и разглядываю спину спящего на животе Тимура, словно избивая себя изнутри мыслями о том, что скрывает приспущенное до поясницы одеяло.
Каждая частичка кричащей в агонии души рвётся к нему. Я не в силах это контролировать, как не в силах подавить отвращение при взгляде на ведущую к дивану дорожку из мятой одежды и вытянутые вдоль тела руки, которые ещё вчера утром ласкали меня с таким жаром, что я поверила в свою исключительность. Предательство обезоруживает, бескомпромиссно выкачивая из меня всё человеческое и опуская до уровня кровожадной психопатки.
– Не помню, чтобы говорила тебе, как сильно ненавижу лицемерных, лживых сучек, – слова сиплым шипением вырываются из груди, пока я до хруста в пальцах сжимаю кулак. – Пора исправить это упущение.
Внутри поднимается буря. Всё, что наболело за сутки. Всё, что я откладывала, прятала, гасила в себе в попытке сделать правильно, но не успела, или не сумела – скопом рвётся наружу в стремлении нанести как можно больший ущерб. Снести всё к чёрту. Уничтожить.
– А ты его сильно изменила… – тихо выдыхает Астахова в форточку вместе с дымом.
Горечь, в её голосе неприкрытая, нагая, как и тело под футболкой моего любимого. Или кто он мне теперь – обидчик, посторонний, предатель? Никто. В конкретный момент у меня никого, только убийственная потребность вцепиться в эти крашеные рыжие волосы и ударить, заставить Иру страдать, молить о пощаде, раздавить.
Драться из-за парня унизительно, да его прежнего, по сути, для меня не стало, и на кровати в отключке лежит кто-то другой. Беда был прав – измена убивает, не людей, но веру в них.
Ира получит только за меня – за весь тот ад, в котором я сейчас сгораю.
В несколько решительных шагов пересекаю комнату и без лишних реверансов сгребаю в кулак жёсткие волосы, заставляя Астахову согнуться от неожиданности.
Да, подруга, вот она – тяжёлая длань возмездия. Пусть на вытянутом лице пока ни тени страха, я уже на полную смакую вкус реванша.
– Говоришь, мы все здесь моральные калеки? – резко тяну вниз её растрёпанную косу. – Тем хуже для тебя.
Толкнув Иру на пол, вжимаю гибкое, неожиданно сильное тело в коврик. Колено обжигает огнём от столкновения с твёрдой поверхностью, но боль подстёгивает ярость, побуждая усесться на костлявые бёдра, чтобы намертво зафиксировать брыкающуюся девушку. Кончик выпавшей сигареты плавит короткий ворс, распространяя вокруг нас удушливый смрад палёной пластмассы, и напитывает эмоции ядом, выпуская на волю нечто абсолютно мне неподконтрольное.
