Ольга Горовая - Любовь как закладная жизни
«Урою, падлу», мысленно пообещал он себе, «все, что можно — переломаю».
— Я, действительно, поняла, что вы были правы. И не из-за того, как они в поезде себя вели. Еще до этого. Я и ехать уже не хотела, и вообще, очень жалела, что начала спорить с вами…
Совсем, как вчера, он вдруг почувствовал прикосновение ее ладони к своей руке сзади. Те же маленькие, тонкие пальчики, ладошка, которая просто утонула бы в его кулаке, позволь Вячеслав себе ее сжать.
И точно так, как вчера, ухнуло внутри так и не унявшееся желание. Только не злое уже, не обиженное. И не то, контролируемое и привычное. Иное, совсем не подчиняющееся его пониманию и воле. Такое, что пришлось зубы сжать до скрипу. Кажется, и сигарету уже до волокон фильтра разжевал. И поцеловать ее захотелось так, что аж нерв на виске задергал.
Все. Попал.
— Стоп. Все. Остановились.
Он не отскочил от нее, как сделал это вчера. Не заорал, требуя убраться. Просто обернулся, этим прерывая прикосновение, последствия которого пока не мог бы проконтролировать.
— Мы уже решили, что помирились, Бусинка. «Кто старое помянет…» — Стараясь сохранить как можно более невозмутимый вид, Боруцкий подмигнул ей и отошел к окну.
Вид. Блин.
Да он, наверное, вообще, сейчас на чудище какое-то смахивает. С такого бодуна, небритый, помятый весь. Прокуренный насквозь. Как это она еще не струхнула и не сбежала? Подошла, прикоснулась. И не противно, что ли? Ему самому было не особо в кайф. И в душ хотелось, и переодеться. И стопку. И чая крепкого, или хоть кофе, на крайняк. А тут девчонка, и не кривится.
И, почему, вообще, ночью не ушла?
— Да, Вячеслав Генрихович, — она с готовностью кивнула, кажется, успокоившись.
— А ты почему вчера домой не ушла? — озвучил он свой вопрос, наблюдая за пустым переулком и размышляя вовсе не об этом.
— Так, поздно было, Вячеслав Генрихович, почти два часа ночи. А мне как-то неудобно стало Вове звонить. А самой — страшно. И… — Девчонка как-то замялась. — И, просто.
Он повернулся, чтобы глянуть на нее и разобраться в том, о чем Агния думает, но она отвернулась от него.
Честно говоря, так и тянуло спросить про поцелуй. Вот, будто кто за язык тянул, как у любопытной бабы. И Боров усилием воли сдерживался. Но все же, пока не понял, чего же это она опускает такую деталь. В том, что ему самому это не привиделось, он был уверен. А она — что думает? Что, как тот пацан, о котором говорила только что — напился и полез приставать? По-детски не придала значения? Или еще чего, такое же «лестное». Или боится, что он…
— Вячеслав Генрихович? — Она позвала его, не поворачиваясь.
Так и стояла к нему спиной, разбирая пальцами длинные, спутавшиеся за ночь волосы, похоже, собираясь чего-то заплести.
— Что?
Надо отойти от окна.
Вон, совсем осип. Или это от криков прошлой ночью?
— Я, наверное, пойду домой, да? — она глянула на него мельком, искоса, через все эти волосы.
«Нет», хотелось ему сказать. И отпускать не хотелось. И, вообще… Но Боруцкий не собирался проигрывать сейчас, если сумел вытерпеть всю эту длинную, долбанную ночь.
— Наверное, еще и в консерваторию, хоть на вторую пару, успею, — продолжала говорить она. — У меня, конечно, разрешение на пропуски, на всю неделю, как и у всех, кто поехал. Но, раз уж я осталась…
— А когда ты вернуться должна была? — Вынув изо рта полностью измочаленную сигарету, Боров бросил ее в пепельницу.
Глянул на стол, где во всей этой «куче-мале» лежала пачка. Но новую не взял.
— В воскресенье, кажется. А что? — Агния совсем обернулась, перебросив свободно-заплетенную косу через плечо.
— Ничего, маленькая. — Он подошел к столу, пока Бусинка начала что-то искать в своей сумке. — Давай, дуй домой. И, лучше б отоспалась сегодня, раз уж законное право есть. — Ухмыльнулся Боров, настойчиво игнорируя боль в голове.
Она улыбнулась.
— Ну, не знаю, я еще посмотрю, — Агния подхватила куртку, сумку, и уже направилась к двери.
Он так и стоял у стола.
— Стой.
Борову аж самому по слуху резануло, настолько ему его же оклик прошлую ночь напомнил.
А девчонка, хоть бы что, спокойно обернулась.
— Да?
— Сюда иди. — Махнул он рукой. — И, слышь, тебя кто пустил-то вчера? — Пока она подходила, поинтересовался Боруцкий.
Агния удивленно глянула.
— Федот ваш. Я знаю, что мне сюда нельзя после шести вечера. Но я так хотела извиниться. А Вова не знал где вы, позвонил по моей просьбе Федоту, и тот сказал, что вы в клубе. Даже разрешил Вове меня сюда привезти, когда я в город вернусь. И он меня встретил с заднего входа.
Господи. Чистое дите. Ни одной задней мысли.
Ему и смешно было, и внутри противно от своих собственных мыслей, которые никуда не девались, хоть и понимал он все о ее возрасте. И злость с новой силой всколыхнулась. Плеснулась в голову. И заставила сжать кулаки.
Федот, значит. Сука.
Она так и стояла рядом, снова с неуверенными, полными ожидания глазами, похоже, опасаясь, что он ее будет вычитывать и за проникновение в клуб.
Боров хмыкнул.
— Ладно. Опустим. И, на вот, — он осторожно достал из кучи хлама на столе сначала одну сережку. Потом вторую. Те смотрелись совсем крохотными в его ладони. Он и застегнуть бы их не смог своими пальцами, наверное. — Забери. И не бросайся больше. Обижусь.
— Не надо. — Она так радостно улыбнулась, что и у него губы, против воли, дернулись в ответ. И прижать ее к себе захотелось. Но Боров, ясное дело, даже не двинулся. — Не обижайтесь. Я ж не из-за злости или потому, что не ценю…
— Все, Бусина, я понял. Закрыли тему. — С усмешкой прервал он очередной поток ее объяснений. — Давай, иди. — Он махнул головой.
Девчонка схватила сережки, чуть коснувшись его ладони, и быстро ушла, на пороге обернувшись и еще раз ему улыбнувшись. А Боров сжал на минуту руку, постоял, и, наконец-то закурил, перевернув вверх дном содержимое ящика стола, пока обнаружил спички.
После третьей затяжки он вышел из своего кабинета и пошел по тихому коридору, подозревая, что знает, где найти друга.
Как он и думал, Федот расселся на одном из диванчиков в основном зале. То ли не спал ночь, стерег. То ли уже проснулся. Вон и кофеварка стоит перед ним. Две чашки. И бутылка с одной рюмкой. Пустой. Услышав его шаги, Федот поднял голову.
Боров молча подошел и, так и не сказав ничего, со всей силы заехал ему кулаком в нос. Так, что тот затылком ударился о спинку дивана, на котором сидел.
— Бл…! Ты че, охренел совсем?! — Зажав нос ладонью, Федот вскочил на ноги, явно, не собираясь простить такое «доброе утро». — Боров, ты совсем планочный стал? Какого хрена?!
