Ульяна Соболева - Черные Вороны. Паутина
Фима прошел в дом, а я босиком, крадучись по ступеням вниз. Хотела знать, о чем они говорят. А вдруг Макс что-то передаст для меня, вдруг я пойму из их разговора о его решении.
Споткнулась, цепляясь за перила, больно вывихнув руку, стиснув зубы, на носочках спустилась к той самой двери и замерла.
Я услышала женские стоны и надсадные крики. Где-то вдалеке. Как будто в доме, но не понятно где. Вначале показалось, что кто-то мучается от боли, а потом я поняла и все внутри похолодело. Так бывает в момент, когда еще не понимаешь, что происходит… не понимаешь, но чувствуешь. Затылком, глухими ударами сердца и мелкими трещинами по нему идет то самое разрушение, после которого оно уже никогда не станет целым.
— Он что ее трахает?
— Ну у Зверя свои методы…не выключил сотовый. Аудиопорно. Как он ее…Охренеть!
Я поняла, что включена громкая связь, когда услышала голос своего мужа:
«— Так кто я? Мальчик? Забыла, как меня называла? Забыла чьи сапоги вылизывала и умоляла кончить тебе в рот?»
Раздался гогот.
— Тихо, придурки. По ходу мадам напросилась на хорошую трепку.
— Да на еб***ю она напросилась. Орет, как резаная. Что он с ней там делает?
— Трахает. Что он еще может с ней там делать? Вот щас… щас она кончит…Аааа… ааа…аааа.
— Не ну бабы — это загадка природы. Я им цветы, деньги, шмотки, а он ее по ходу ремнем, и она воет благим матом НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ?
— Тихо, мля.
— Это кого он там?
— Бывшая его, Тахир слетел надо связи другие налаживать.
— Их у него столько было…
— Тихо я сказал.
— Да выключи. Ну на хер. Пусть наслаждается.
Снова смех и пошлые шуточки. Я медленно сползла по стенке. Впервые в жизни мне казалось, что с меня слазит кожа живьем, все нервы оголены и лопаются от напряжения. Мне никогда не было настолько больно, как в эту секунду. Я задыхаюсь мне невыносимо хотелось сделать судорожный вздох, и я не могу, держусь за горло и с открытым ртом смотрю в никуда. В собственную боль — у нее лицо моего мужа, его синие глаза, его взгляд и наглая, похотливая улыбка… Не мне, не для меня…Оставил меня здесь, чтобы трахать других женщин, чтобы снова быть свободным, чтобы изменять мне в тот момент, когда я тут жду каждую секунду и корчусь в агонии забытая, брошенная, растоптанная, истекающая кровью. Я жду его… жду…Думаю о том есть ли МЫ, а нас и не было никогда. Есть ОН, а я скорее приложение к нему, приложение в котором усомнились и готовы сломать, чтоб не портило и не мешало.
— Дарина Александровна?
Подняла голову, чувствуя, как хочется оглушительно заорать, так чтоб все голосовые связки полопались и не могу. Смотрю на Фиму и задыхаюсь.
— Вам плохо?
Нет, мне не плохо. Я разрываюсь на части. Он не видит, как моя кожа слазит, как лопается изнутри, как кровь капает на пол? Неужели этого не видно?
— Что вы здесь делаете? Вам что-то было нужно?
Подхватил меня под руки, поднимая с пола, оглядывается на своих людей они давятся смехом, а я понимаю, что сейчас сойду с ума. Они все поняли. Поняли, что я слышала и мне хочется разбить их физиономии в кровь. Чтоб не смели ТАК смотреть на меня. Не смели. Как на идиотку, которую запер собственный муж и трахает своих шлюх… как на ту, чьи дни в этом дом и в жизни их предводителя уже сочтены.
— Валите отсюда. Тачки снаружи пробейте, — Фима повел меня наверх по ступеням. Я не сопротивлялась. Снова и снова слышала голос мужа…хриплый, полный похоти на фоне стонов другой женщины и чувствовала, как от адской боли внутри всё дрожит. Мне кажется, что моё тело превратилось в горящий факел, а душа сжимается в камень. Невыносимо. Пусть это прекратится. Хотя бы на секунду, чтобы вздохнуть, но оно не прекращается. Я смотрела на Фиму и мне хотелось заорать ему, чтобы не прикасался ко мне… чтобы исчез. Чтобы все они исчезли. В ушах стоит их издевательский смех. Мужское жестокое удовольствие видеть женское унижение, разделять животное желание испачкать грязью.
Его измена меня раздавила. Мгновенно. Размазала. Каждый вздох обжигает изнутри. Даже когда упрекал, бил, кричал мне в лицо всю эту ложь и грязь, обзывал я не чувствовала себя разодранной на ошметки. Я все еще была целой. А сейчас он разбил меня окончательно.
— Вам принести воды?
Я слышала голос Фимы, но не могла понять ни слова, посмотрела на него и отрицательно качнула головой.
— Мне нечем дышать, — хрипло, едва слышно, сжимая горло обеими руками. — открой окна.
Взгляд застыл на сотовом рабочем телефоне, который он положил на комод, пока открывал все окна в моей спальне. Становилось холодно, а я горю. Меня жжет так, что по щекам непроизвольно катятся слезы.
— Вы замерзнете.
— Не замерзну. Там тоже открой, — показала рукой на дальнее окно у кровати, а сама потянула руку за телефоном и спрятала его в складках юбки.
— Так лучше?
— Да. Так лучше. Уходи. Я хочу побыть одна.
Едва он вышел я закрыла за ним дверь на ключ и прислонилась к ней лбом. Сама не поняла, как ломая ногти провела по обшивке, оставляя кровавые полосы.
За что он со мной так? За что, Максим? Что ты делаешь со мной с нами? Ты нас похоронил? Вот так просто…пока я тут… ты с ней. С какой бывшей? Как правильно они сказали — а сколько их у тебя? Бывших, нынешних, будущих. Где я среди них?
Мне стало страшно, жутко, панически жутко от того, что я поняла — он убил меня. В себе. Меня и правда больше нет. Я ничтожная идиотка, которая во что-то верила, а не во что было верить. Не в кого. Не был моим никогда. Только себе принадлежал. Только о себе думал. Изменял и будет изменять. Никогда не буду единственной. И скорей всего не была…
Подошла к окну и дернула решетки. В груди вой застрял. Дикий вопль отчаяния. Но я не закричала нет. Только со сдавленным стоном и рыданием дернула еще раз решетку, прижимаясь к ней лицом, чтобы унять жар. Мне холодно, и я сгораю. Чувствую, как мерзнет кожа, вижу, как изо рта вырывается пар. Я хотела бы замерзнуть сейчас. Покрыться льдом. Стать непробиваемой.
Это не ревность…ревность другая. Она сводит с ума, она монотонна, она ядовита, а я не ревную, я чувствую, что меня опустили с головой в грязь и держат там, давая захлебываться вонючей водой предательства. Я глотаю ее, глотаю и я в ней тону. Одна. Мне не за кого хвататься, тот единственный, кто мог бы меня спаси он же и топит. Обернулась к телефону Фимы медленно подошла и взяла в руки. Сама не поняла, как открыла список вызовов и среди них номер Макса, а совсем рядом номер Бакита. Нахмурилась глядя на оба номера.
«— Все разговоры всегда записываются. Рабочие номера на круглосуточной записи. Полный контроль. Они сами не знают об этом.
