Татьяна Алюшина - Девушка-праздник
Спали они с Катькой на кухне, на полу. Ну и это временное барачно-коммунальное житье можно было перетерпеть. Но при этом очень хотелось бы поспать, прослушав еженощную «трансляцию» порноканала, а еще больше хотелось выжить после храпа Колюньчика. Прямо какое-то изматывающее счастье для всех.
Дашка находилась в таком глубоком недоумении по поводу избранника сестры и прострации от хронического недосыпа, что доставала Катьку:
– Кать, это что? Рабский стон угнетенного либидо или пролетарский шиш контрреволюции? Он же имбецил обыкновенный с брутальным отягощением!
– Не смей говорить про него так! – взрывалась Катька. – Он настоящий мужчина!
– А хто спорить? – вздыхала Дашка. – Если бы семья не прослушивала еженощно полный курс вашего оргазмического единения, давно бы выгнали его куда подальше. Но, Кать, нас здесь шесть человек, и он сверху, это уже перебор!
– Это моя личная жизнь! – штопором в землю упиралась сестра.
– А на его территорию перенести эту твою личную жизнь нельзя? – выясняла Дарья.
Оказалось, не-е-е, незя-я-я! В подмосковную строительную общагу, где обитал Колюньчик, Катьке как-то не хотелось.
Освоившись в их квартире и жизни, укрепившись в ней Катькиной жизненной установкой «назло всем!», Колюньчик начал умничать, поучая:
– Вы, Лидия Ивановна, неправильно посуду моете, надо тереть, тереть, а вы поливаете…
Не умеют у нас дороги строить! – заявил Колюньчик заслуженному строителю, награжденному множеством наград, деду Стасу. – А почему? Я отвечу! Технологий не знают!
За недельку справился со всеми обитателями дома, «научив жизни», и пришла Дарьина очередь. Поздним вечером, когда она добралась до дому и пила себе тихо-мирно чай в кухне.
– Вот что я тебе скажу, Даша, – взял добротную поучительную ноту Колюньчик. – Неправильно живешь. Симпатичная деваха, а без парня, ремонт этот затеяла глупый, деньжищ на него ухлопала, а надо было машину покупать и в бизнес какой залезть.
И тут у Дарьи сорвало все краны, крыши и тормоза! Да так, что попрятались по комнатам все, кроме Катьки, сидевшей рядом с Колюньчиком.
Озверевшая Дашка убийственно холодным тоном, делая ударение и акцент на каждом слове, пояснила расстановку их дальнейшей жизни:
– Значит, так. Сейчас ты собираешь свои вещи. Если через пятнадцать минут ты еще будешь находиться в квартире, я вызываю милицию. Заявление на тебя такое напишу, роман! Суток на пятнадцать минимум. И еще. Вернешь до копейки украденные на строительстве деньги. Смету составляла я и знаю, сколько ты натырил. Если завтра не вернешь, посажу года на три. Чтобы ты знал, нанимал строителей для нас замминистра. Масштабом грядущих неприятностей проникся?
Колюньчик побледнел и оторопело хлопал глазами, напугавшись вусмерть. Но тут встряла Катька:
– Ты не имеешь права с ним так разговаривать! Это мой молодой человек и моя лич…
– Ка-тя! – отчеканила тем же тоном Даша. – В Под-мос-ко-вье! В строительную общагу к любимому! Вместе со всей своей личной жизнью! Не устраивает? Лето на дворе, лавочки есть на крайний случай, там будете ту самую личную устраивать. А с нас хватит! – И повернулась к Колюньчику, недоуменно подняв брови: – Не поняла, чего сидим? Время пошло!
Катька принялась возмущаться, что-то требовать, но ровно до того момента, пока не закрылась входная дверь за Колюньчиком, поспешившим ретироваться по тихой грусти.
– Ну рассказывай, сестра, – предложила Дашка. – Что вот это было?
– Не знаю, – сникла Катька и призналась: – Так мне осточертела наша жизнь. Тяжело, трудно, обидно, вечное безденежье. Захотелось что-то изменить, взбаламутить. Не знаю!
– И ты решила нам добавить, ну так, чтобы уж наверняка? – И высказала свое непонимание: – Кать, но как можно было вот на «это» запасть?
– Да не западала я! – призналась искренне Катька. – Вредничала! Все смотрела и ждала, когда кто-то из вас возмутится. А вы интеллигентно терпели! – И, выпустив пары, с грустной ноткой добавила: – Но сексом он занимался – это что-то фантастическое! Что все-таки значит пролетариат!
А Дашка начала смеяться, хмыкнув пару раз, и по нарастающей, до громкого хохота, сгибаясь пополам, вытирая слезы и пытаясь говорить:
– Да уж! Ду-у-умаю, наш контингент вспо-о-о-мнил живенько так, с о-огоньком, ка-ак э-э-то делается! Прослушивая ка-аждую ночь по-посо-бие по прикладно-ому сексу!
И Катька не удержалась, заразилась ее смехом и хохотала вместе с Дашкой.
В кухню осторожно вошла бабушка Надя, улыбаясь. А то!
– Девочки, – заговорщицки предложила она, – у нас с Лидушей в холодильнике бутылка шампанского припрятана. Думали, окончание ремонта отметим. Но сейчас повод тоже хороший, – с опасением посмотрела она на Катьку.
– А бабушка Васнецова? – спросила Дашка.
– Спит, – поспешила сообщить бабушка.
– Тогда, – распорядилась Дашка, – тихо-тихо переползайте все сюда. Отметим воплощение в жизнь библейской притчи: «Купи козу, продай козу».
Ремонт закончили по экономрасчету Дашкиному, и еще немного деньжат осталось. Они прикидывали, какие насущные покупки нужны, а тут…
Дефолт! Хорошо, Дашка успела новых жильцов в юдинскую квартиру поселить и предоплату за полгода в долларах с них получить. У Кати родители всех ее учеников отказались от уроков, от услуг Дарьи обе фирмы тоже поспешили отказаться, и деда Стаса сократили, как говорится, до кучи.
Приплыли! Катька, закончившая институт, никуда устроиться не может, Дарья так вообще подрядилась уборщицей, полы мыть. Поджались до минимума, боясь валютные сбережения трогать, – неизвестно, что дальше!
А тут мама стала девчонок уговаривать приехать к ней в гости, пока в стране неразбериха. Катька холодно отказалась, заявив, что будет работу искать, а Дашу уговорили бабушка Надя и Лидия Ивановна съездить, отдохнуть от них от всех.
Дашка поехала.
И вернулась совсем другая. С иным пониманием, иным вкусом и чувством жизни, с мудростью, выстраданной глубоко переживаемым чувством вины.
Остались они с Катей вдвоем в вечер Дашиного приезда ночью в кухне разговаривать, после отшумевшей встречи, застолья небольшого с семьей.
– Красивая Италия? – спросила Катька напряженным тоном.
– А почему ты меня не спрашиваешь, как там мама живет? – поинтересовалась Дашка, строго глядя на сестру.
– Как она живет? – пожала пренебрежительно Катька плечами. – Хорошо живет. В Италии. А что, там можно плохо жить?
– Кать, – жестко, бескомпромиссно сказала Дашка, – четыре года прошло с тех пор, как умер папа. Тебе двадцать два, ты взрослая, умная тетка, что ты ей никак простить не можешь?
– А то! – прорвало годами лелеемую претензию из Катьки. – Мы тоже отца потеряли, а такое впечатление, что горе только у нее!
