Эмма По - Китайский цветок
Ни свет ни заря приперлась Инна Залесская. Холеная, одета элегантно. Белая норка, белый свитер, лаковые сапоги… Зараза. Я сразу поняла, что она ругаться приехала — движения резкие, смотрит злобно. Еще в прихожей, пока снимала жакет, выдала свои тонкие наблюдения по поводу того, как мы с сестрой похожи. Только я немного полнее и в отличие от покойной Зои делаю маникюр.
Разговор у нас с ней пошел, конечно же, о тех десяти тысячах. Она уверяет, что о пропаже денег и вообще обо всей ситуации вокруг них узнала от мужа лишь два дня тому назад. К «ситуации вокруг них» она относит и смерть Кости Лапина, которого Залесский попросил переговорить с мамой и сестрой погибшей Зои.
— Кстати, вы с ним встречались?
Я утвердительно кивнула головой.
— Он был на похоронах и на девять дней приходил…
— Я не об этом! — нетерпеливо перебила меня Инна. — Он вас о деньгах спрашивал?
— Спрашивал, но ни я, ни мама о них не знаем. Больше того, мама забирала вещи сестры из квартиры, которую Зоя снимала, но там денег тоже не было…
— Значит так, красавица! — Свои решительные намерения Инна перестала прятать за нечто похожее на светский тон. — Имей в виду и мамочке своей передай. Я не одобряю действий мужа и считаю, что ему сразу, как только обнаружилась пропажа денег, нужно было обратиться в милицию. Но вы с ней должны понимать, что это и сейчас не поздно. Короче. Если завтра ты не вернешь мне десять тысяч двести долларов, я заставлю мужа написать заявление в милицию. Пусть там раскручивают весь этот детектив с кражами и трагическими смертями! Звонка твоего жду до обеда.
Она достала из сумочки ручку, сплошь усыпанную стразами, и нацарапала на обложке лежащего на столе журнала номер мобильного телефона. Вдруг раздался звонок в дверь. Она не успела выйти из комнаты, потому что я, обгоняя гостью, ринулась в прихожую. Я ужасно обрадовалась, что можно не подыскивать нужных слов при прощании с этой гадюкой, что при постороннем, кто бы он ни был, Инна не повторит своих угроз, а мне не придется разыгрывать недоумения, чтобы скрыть испуг.
— Кто там? — наверное, излишне громко спросила я.
Вторым ранним гостем оказался Валерка. В руках он держал белую коробочку с пирожными. Видимо, решил повиниться, и, чтобы я не очень-то кипела от возмущения, нагрянул с утра пораньше, пока я еще сонная и в себя не пришла. Увидев, что встречаю его в коляске, он понял, что я не одна и с любопытством заглянул в комнату.
— Ба! Кого я вижу! — развязно и нагло пропел он прямо с порога и, раскинув руки, не спеша, двинулся навстречу Залесской.
Я поехала за ним, с изумлением наблюдая сцену.
— Иннок… Как там дальше? — Он нагнулся к ее уху и, делая вид, что говорит по секрету, а на самом-то деле даже не понижая голоса, продолжил: — Трипперок!
Я даже зажмурилась — настолько была уверена, что Валерка с кем-то ее перепутал, и сейчас я стану свидетелем грандиозного скандала. С битьем попавшихся под руку предметов, диким ором и прочими прибамбасами, какие только может выдать богатая, капризная и оскорбленная в лучших чувствах дамочка.
— Да ты, мать, шикарно смотришься! Неужели лопушка нашла с деньгами? Помнишь, что за тобой должок-то? Может, отдашь наконец?
Инна остолбенела от неожиданности и начала бледнеть прямо на глазах. Когда ее ухоженное личико приобрело цвет белого свитерочка, мягко облегающего безукоризненную фигурку, мне показалось, что она прямо тут, не сходя с места, грохнется в обморок. Но она подхватила сумочку и вылетела из комнаты, чуть не сбив по дороге коляску, и через несколько секунд мы услышали, как бабахнула входная дверь.
В — Что у тебя делала эта проститутка?
Я — Эта, как ты говоришь, «проститутка» — жена моего бывшего шефа в «Золотом сечении».
В — Давно?
Я — Что давно?
В — Женой шефа стала давно?
Я — Лет пять, насколько я знаю. Ты что, был знаком с ней до ее замужества?
В — Ну да! Мы недолго вместе работали в ЦМИ ПКС. Как раз лет семь тому назад.
Я — Что такое?.. — я попыталась повторить немыслимую аббревиатуру.
В — Так, это… — недоуменно начал Валерка, потом, словно безнадежно, махнул рукой. — Забыл, что ты не Дашка. Я ей тогда много рассказывал про наш борделиус. Я там чуть не спился! С ума сойти! Каждый день в три часа посылали гонца в лавку. Брали почти всегда одно и то же — литр водки и шесть бутылок пива. Ну, иногда девки просили вместо пива вина взять. Покупали «Лыхну», как сейчас помню. Закусывали хлебом с сыром и кофе варили… Ты прости меня, Дашок, за вчерашнее. Хочешь на колени встану? Хочешь?
Я — Иди в жопу!
Он, как подкошенный, плюхнулся на колени, и весь путь, что я проделала из комнаты в кухню, семенил за мной, словно собачонка, на задних лапках.
В — Я к кофе-то настоящему, черному, а не растворимому, — как ни в чем не бывало продолжил он, — именно в ЦМИ ПКС пристрастился. А вчера коктейль в голову ударил — я и пристал к тебе, идиот, с этим кофем.
Я — Не «кофем», а кофе. Как «кино». Не скажешь ведь «кином»!
В — Умница моя. Полиглоточка!
Валерка почти светился слюнявым умилением. Я расхохоталась. «Полиглоточка» через несложную цепочку ассоциаций вернула меня к теме «этой проститутки».
Я — Ну а Залесская-то при чем?
В — Она тогда еще Квасюк была.
Я — Как-как? Квасюк? Ой умора!
В — Ага! Но Инка, надо сказать, вообще не квасила. Говорила, аллергия, как бы, на алкоголь. Во всех наших сабантуях участие принимала с удовольствием, но пила только воду и кофе. Курила, правда, как лошадь. И что интересно, сколько ребят к ней ни подкатывались, а она многим нравилась, кукла такая, глазами, как неживая, луп-луп, — всех отшила! До тела не допускала никого. Хотя народ в ЦМИ ПКС трахался по-черному. Там комнатка такая была, шумовкой называли, где Федюня — художник наш — картон с красками держал. Мужики специально для шумовки два топчана кожаных купили. Их Федюнин дядька продавал…
Я — Что-то не пойму я. Народ в вашем цмипэкаэсе трахался по-черному, а Квасюк, которая ни с кем не трахалась, — проститутка?
В — Народ-то трахался по любви. Или, не знаю там, по охотке большой, а эта тихоня, которая сама нас с Федюней в шумовку позвала, — за деньги!
Тю-тю-тю-тю… Стоп! У меня аж голова закружилась от услышанного. Представить, что неприступная Инна Залесская трахается в шумовке, заваленной картоном и банками с краской на отполированных чужими задницами топчанах и зарабатывает этим на жизнь, просто невозможно.
