Розамунда Пилчер - Голоса лета
— Два, — ответила Габриэла, почувствовав, что проголодалась. Она расставила посуду, разложила приборы.
— Что еще нам нужно для полного счастья? — спросил он.
Она попыталась вспомнить, из чего состоит традиционный британский завтрак.
— Джем? Мед? Овсянка? Почки? Кеджери?[41]
— Не парься.
— Тогда сливочное масло.
Он нашел в холодильнике сливочное масло — бледно-желтый кусок на фаянсовой тарелке, поставил его на стол и снова принялся за стряпню.
— Ну и как там, на Виргинских островах? — спросил он.
— Комаров полно.
— Шутишь?
— Но в море полный кайф.
— Где базировалась твоя яхта?
— На Сент-Томасе.
— Куда ты ходила на ней?
— Всюду. Сент-Джон.[42] Верджин-Горда…[43] — Она смотрела на него и думала, что со спины он выглядит потрясающе, даже в халате и со взъерошенными волосами. И у него были самые красивые, удивительно умелые руки… — Остров Норман.
— Остров Норман. Как название парикмахерской.
— Изначально Остров сокровищ. Слышал про такой? Роберт Льюис Стивенсон.
— Он там бывал?
— Наверняка.
Он разложил яичницу с беконом на две тарелки, принес их на стол.
— Столько хватит?
— Более чем.
— Могу добавить помидоры. Если хочешь грибы и почки, тогда придется подождать, пока я сгоняю в деревню, на почту.
— Обойдусь.
— Тогда кофе?
— Не откажусь.
Он сел напротив нее.
— Расскажи про остров Норман.
— Да нечего рассказывать.
— Баньяны, белый песок.
— Угадал.
— Почему ты уехала?
Габриэла правой рукой взяла вилку, но, увидев, что он наблюдает за ней, переложила вилку в левую руку, а в правую взяла нож.
— Заморские обычаи.
— Я быстро забываю. Сейчас я в Британии.
— Говорим на одном языке, а друг друга не понимаем.
— Зато ты отлично готовишь яичницу с ветчиной.
— Так почему ты уехала?
Глядя в свою тарелку, она пожала плечами.
— Время пришло возвращаться домой, полагаю.
Завтрак был вкуснейший, но он не растягивал удовольствие. Держа в руке вторую чашку кофе, сказал Габриэле, что ему пора бриться. Но перед тем как оставить ее, он открыл дверь и проверил, не проснулся ли кто-нибудь в большом доме.
— Мертвое царство. Хоть бы что шелохнулось. Сейчас половина девятого. Еще с полчаса ни одного лица в окне не увидишь.
Он вернулся в комнату, но дверь оставил открытой. Во двор начинал проникать солнечный свет. Длинный золотистый луч падал на выскобленный дочиста деревянный пол.
— Пойду наверх, мне нужно одеться. Справишься тут сама?
— Конечно.
— Посуду мыть не обязательно, — он направился к лестнице, — но если вымоешь, я буду тебе крайне признателен.
— Ты так и не представился.
На середине лестницы он обернулся, глядя на нее. Глаза у него были радужно-синие, как перышки колибри, или вода в бухте Кэнил-бей,[44] или цветки вероники.
— Правда? Извини. Я — сын Евы.
— Ты не сказал, как тебя зовут.
— Ивэн Эшби.
Он исчез наверху. У нее над головой раздались его шаги. Она услышала, как он включил радио, из которого полилась бодрая утренняя музыка. В раковину из крана потекла вода.
Ивэн Эшби.
Габриэла отодвинула свой стул, собрала грязные тарелки и отнесла их в раковину. Она вымыла всю посуду, аккуратно расставив ее в решетке сушки. После вышла во двор. Над головой порхали голуби, усаживаясь на обесцветившуюся черепицу голубятни. В большом доме движения по-прежнему не наблюдалось. Одно из окон на верхнем этаже было зашторено.
Зато второй домик во дворе, похоже, уже проснулся. Из его единственной трубы шел дым, дверь была распахнута. Пока Габриэла рассматривала дом, в дверях появилась девушка в длинной темной юбке и белой балахонистой рубахе типа саккоса с отделкой из загрязнившегося кружева, какие обычно носят певчие. Она остановилась, наслаждаясь теплой свежестью летнего утра, а затем с некой природной грацией опустилась на порог, залитый солнцем.
Занятно. Молодая женщина на пороге своего дома в восемь часов утра, сидит, никуда не торопится, ничего не делает. Это что-то новенькое.
Да разве это жизнь, мой друг,
Коль некогда взглянуть вокруг?
Габриэла смотрела на девушку. Та, почувствовав на себе чужой взгляд, подняла голову и увидела ее.
— Привет, — поздоровалась она.
— Привет, — ответила Габриэла.
— Чудесное утро.
— Да. — Габриэла направилась к домику. — Это точно.
На вид девушка была совсем молоденькая. Из-за пышной копны кудрявых волос ее маленькая головка казалась несуразно огромной. Ноги босые, руки унизаны кольцами.
— Откуда ты взялась? — спросила она.
Выглядела девушка, как худосочная цыганка, но голос у нее был звучный, сильный. Судя по ее манере произношения — она тянула гласные, — девушка была родом с севера Англии.
— Приехала сегодня утром. На поезде.
Габриэла подошла к ней. Девушка подвинулась на пороге, освобождая для нее место. Габриэла села рядом.
— Что ж, будем знакомы. Друзилла, — представилась девушка.
— Габриэла.
— Ты погостить приехала?
— Надеюсь.
— Значит, нашего полку прибыло!
— Ты здесь живешь?
— Да. У меня есть малыш. Он в доме, спит еще. Вот я и вышла сюда. Приятно посидеть немного в тишине.
— И давно ты здесь живешь?
— Пару месяцев. До этого обитала в Ланьоне. А вообще-то я в этих краях уже год.
— Ты здесь работаешь?
— Нет, не работаю. С Джошем сижу. Я флейтистка, — добавила она.
— Извини, не поняла?
— Флейтистка. На флейте играю.
— В самом деле? — Все интереснее и интереснее. — То есть ты профессиональный музыкант?
— Точно. Музыкант. Играла в оркестре в Хаддерсфилде — это мой родной город, — но потом оркестр перестали финансировать, и я с тех пор фактически нигде не работала. Поехала в Лондон, пыталась там куда-нибудь устроиться. Увы, не повезло.
— И чем ты занималась?
— Встретила парня. Кева. Он — художник. У него был свой угол в Эрлз-Корт,[45] я стала жить с ним. В Лондоне ему не очень везло, и мы решили приехать сюда. Здесь уже обосновались его приятели, и они помогла нам найти жилье. Мы снимали маленький домик на пустоши, в Ланьоне, так себе жилье. С этим не сравнить. Даже туалета не было.
— Сколько твоему малышу?
— Десять месяцев.
— И… Вы с Кевом все еще вместе?
— Боже, нет. Он меня бросил. Вернулся в Лондон. Мне пришлось выселиться: домовладелец был против, чтобы я жила там одна. Да и я все равно не смогла бы платить за жилье.
