Лора Флоранд - Француженки не любят сказки
– Она… тоже взрослая? – невозмутимо спросила она.
– Нет, ей всего двадцать один! – снисходительно воскликнул Сильван.
– Сильван, разве ты не открыл в двадцать один год собственный бизнес?
Тот сбросил лук в сковороду и смерил ее долгим и недовольным взглядом.
– Я это я. И не готов ни с кем себя сравнивать.
– Ах да, я забыла тебе сказать, – иронично заметила Кэйд жениху, возвращая диалог в начальное русло. – Она использует его.
– Ради бога. – Сильван набросился на грибы намного яростнее, чем бедняги того заслуживали. Потом замер и строго посмотрел на Джейми: – А ты не чувствуешь, что он агрессивный, а?
– Он – агрессивный?
– Именно так. В нем все время что-то бурлит. Агрессия.
– Ты так говоришь, потому что он огромный и потому кажется таким… грубым. – Жесткий, неотесанный, хулиган, кожаная куртка… он старается спрятать свое нежное нутро, нежное, как ганаш. С ней он всегда такой нежный.
– Нет, – нетерпеливо пробурчал Сильван. – Джейми, я тоже вырос в пригороде. Не в таком захудалом, как он, но я знаю разницу между наигранной агрессивностью и настоящей. У него настоящая.
– Возможно, таков он только с тобой! Ты ведь для него не союзник, не говоря уж о том, что не друг.
– Сколько раз его арестовывали? – Сильван повернул голову в сторону Кэйд. – Ты мне говорила…
– Сильван! – зашипела Кэйд и бросила быстрый виноватый взгляд на сестру.
У Джейми вскипела кровь:
– Кэйд, в чем дело? Ты навела о нем справки в полиции? Разве я позволяю себе такое в отношении вас с Сильваном?
– Ты ничего не знала о появлении в моей жизни Сильвана, к тому же это было тебе совсем безразлично, – с прежним гневом напористо возразила ей Кэйд. – В то время ты была в Папуа – Новой Гвинее. И вот тебе информация относительно Доминика. Он был арестован – один раз, в восемнадцать лет. За драку на ножах, хотя у него ножа не обнаружили. Задолго до этого, когда он был много младше, были звонки в Комиссию по делам несовершеннолетних.
Джейми категорически не желала воспользоваться непрестанными вторжениями Кэйд в чужую личную жизнь, но…
– Что это за Комиссия?
Кэйд повернулась за помощью к Сильвану.
– Там проверяют обстановку в семье ребенка, – нехотя пояснил он. – И некоторые другие вещи.
Джейми нахмурилась, прошла через гостиную и встала перед большими балконными окнами, распахнутыми в весеннюю ночь.
– Не будь размазней! – крикнул ей в спину Сильван. – Ну образумься!
– Джейми? И разум? – провокационно бросила Кэйд, и Джейми едва не взорвалась от возмущения. Неужели ее родные искренне считают, что она реформировала трудовые отношения на какао-фермах в неспокойных районах мира, не обладая никаким разумом? Неужели они думают, что это голый энтузиазм с выпученными глазами и чистое везение?
Да, верно, они так и думают.
– По поводу чего были те звонки? – спросила Джейми сдавленным голосом.
Кэйд покачала головой:
– Понимаешь, такие записи не подлежат разглашению. Не знаю, как моим людям удалось выяснить, что вообще были такие звонки. Его мать ушла, когда он был еще маленький. Возможно, учителя пытались узнать, что творилось у него дома.
Если его учителя беспокоились, значит, у них были веские на то причины. По-видимому, дома у Ришаров было неблагополучно. Матери не было – а какой нормальный отец пошлет своего сына работать на бойню? Она поморщилась, ее сердце ныло от жалости к маленькому мальчугану и наполнялось уважением к взрослому мужчине. Вот из каких ужасных условий он вышел, чтобы стать большим, грубым и нежным мужчиной с застенчивой улыбкой, который угощал ее своим фантастическим шоколадом.
Черт побери, разве могла она надеяться, что у него возможны прочные отношения с женщиной, которая не смогла стать никем?
– Я больше не хочу о нем говорить, – резко заявила Джейми. – Давайте сменим тему, или я уйду.
Кэйд вздохнула. Сильван был явно разочарован, но прикусил язык.
И они беседовали о других вещах.
После ужина Кэйд устроилась на диване рядом с Сильваном, а Джейми села, поджав ноги, в уголке кресла, стараясь не чувствовать себя несчастной и жалкой. Они не намеревались подчеркивать ее одиночество. Но в этот момент ей ничего так не хотелось, как провести остаток жизни, как они: в Париже, в какой-нибудь простой, спокойной квартире, прижавшись к…
Она взглянула на свои руки. Она чувствовала, как ее захлестнуло желание, и ужасалась. Неужели она больше не сможет быть сама собой?
Какая ирония. Большую часть своей жизни она не хотела быть такой, как Кэйд и другие ее родные. Она была независимой, жила свободно. И вот теперь она мечтает о приятной, безопасной клетке.
Просит ее у мужчины, который никогда в жизни не знал клетки, который проламывался через все удерживавшие его препоны.
– Папа вернется в выходные, – внезапно сообщила Кэйд. Когда Джейми оказалась в больнице, их отец жил в Париже первый месяц, но потом, когда стало ясно, что она пошла на поправку, он стал летать в головной офис фирмы Кори. – Как ты думаешь, может быть, Доминик поужинает с нами?
– Не походит ли это на приглашение гладиатора на императорскую арену? Никто из вас не имеет права решать его судьбу, поднимая палец вверх или опуская вниз.
Кэйд подняла брови и обменялась с Сильваном недоверчивым взглядом.
– Видишь, вот с чем я вынуждена мириться. Она искренне так думает, – сказала Кэйд жениху.
– Мой палец опущен вниз, – заявил Сильван. – У меня нет абсолютно никакого желания видеться с ним и что-то решать.
– Тогда и не надо, – устало вздохнула Джейми. – Поверьте мне, он не первый, с кем я встречалась, не знакомя его с семьей.
– И не последний? – быстро отреагировала Кэйд со смешком.
– А-а, ты просто используешь его как терапевтическое средство? – повеселел Сильван. – Тогда ладно.
Джейми крепко сжала губы, едва удержав в себе дерзости, какие клубились в ее душе и мозгу и уже готовы слететь с языка. Как ей хотелось устроить скандал! Но она себя обуздала.
– Знаете что, – единственное, на что решилась она, – почему бы нам не поговорить о вас, а не обо мне? Предположим, обо всех недостатках Сильвана… Меня никогда не спрашивали, стоит ли пускать его в нашу семью.
Сильван ухмыльнулся ей, ничуть не обидевшись.
– Давай, валяй, придумай, как обвинить меня в том, что твоя сестра вломилась в мою лабораторию и украла ее у меня.
Проклятье, тяжело обидеть человека, когда первое, что она помнила о нем, – это тревога на его правильном, красивом лице. Его лицо смягчилось улыбкой, когда он угостил ее своим шоколадом, одним из лучших в мире, чтобы пробудить ее аппетит, пропавший после нескольких недель внутривенных вливаний. В больнице он часто рассказывал ей басовитым, элегантным – шоколадным! – голосом всякие истории о себе: кто он такой, что рядом с ней делает, как встретился с ее сестрой.
