Ольга Карпович - Соперницы
Меркулов открыл четырех валетов и туза, Голубчик не спеша выложил одного за другим четырех королей и восьмерку. По помещению пробежал глухой стон. Евгений глухо закашлялся, судорожно зажимая руками рот.
— Не повезло. Это бывает, — Голубчик, не переставая улыбаться, сгреб к себе котел.
— Стойте! Одну минуту! Не уходите! — Евгений вскочил из-за стола и рванулся куда-то.
— Бедняга! — сказал кто-то.
— Отдали б ему игру, Анатолий Маркович, — робко предложили откуда-то из задних рядов.
Голубчик быстро обернулся на голос и иронически вскинул бровь, как бы констатируя всю абсурдность этого предложения. В зал снова ворвался Евгений, хрипло переводя дыхание, почти свалился на стул и выложил на стол тяжелый перстень в старинной окантовке. В свете ламп кровавой каплей блеснул гранат.
— Вот! Я слышал, это кольцо приносит удачу!
Голубчик дернул углом рта, тяжело посмотрел на Меркулова и, вернув губам пришпиленную к ним улыбку, принялся тасовать колоду.
Евгений быстро взглянул в карты — лицо его на мгновение озарилось сумасшедшей надеждой — и, перевернув их рубашками вверх, положил перед собой на стол. Голубчик смотрел на него даже с какой-то жалостью.
Горло мое сдавило судорогой, ногти впились в ладони. Да что же это, не понимает он, что ли, что Голубчику достаточно шевельнуть пальцами — и на руках у него флэш-рояль? На что еще он надеется? Как смеет бросать на стол это кольцо, кольцо Стефании? Где он взял его? Выпросил? Или выкрал, пока она спала? Жалкая тряпка, бесчестный, слабовольный неудачник! И как она может не видеть, что представляет собой ее долгожданный суженый?
Анатолий рассмотрел свои карты, медленно усмехнулся, и вдруг острые зрачки дрогнули. Я проследила за его взглядом. У стола, очень бледная и прямая, стояла Стефания. В запахнутом плаще, наброшенном, должно быть, прямо на ночную рубашку, с рассыпавшимися по плечам волосами. Она не шевелилась, не говорила ничего, лишь смотрела на расположившихся за столом мужчин, и в глазах ее плескалась неподдельная, почти физически ощутимая мука. Анатолий несколько мгновений глядел на нее, потом как-то вдруг посмурнел, дернул плечами и быстро сцепил и развел пальцы.
— Вскрываемся? — осипшим голосом прохрипел Меркулов.
Он поспешно выложил на стол трех дам и двух королей и завороженно, не замечая Стефании, уставился на карты Анатолия. Тот, как-то странно хмыкнув, задел рукавом пиджака о стол и открыл пять мелких карт одной масти.
— Поздравляю, — равнодушно бросил он, поднимаясь из-за стола. — Счастье действительно улыбается именно вам.
Евгений коротко кивнул, тупо глядя на разбросанные по столу купюры. Говорить он не мог. Стефания осторожно тронула его за плечо и сказала просто:
— Пойдем спать.
Догадалась ли она о маневре Голубчика? Конечно, догадалась, ей ли не знать, на что способны в игре его большие сильные руки. И я невольно содрогнулась, воображая, что должна чувствовать сейчас эта женщина, осознавая, что она в который раз уничтожила его надежды, а он в который раз великодушно ее простил.
23
…
Я вдыхаю тяжелый пыльный запах нагретых прожекторами штор. Чувствую жар софитов на лице и упругую пульсацию заполненного зрительного зала. Все замерло, застыло в ожидании. Кажется, будто невидимые электрические разряды то и дело взрываются в сгущенной до предела атмосфере.
Начинает звучать музыка, она заполняет меня, лишает собственного «я». Ни тела, ни души, лишь одно стремление слиться воедино с этой мелодией, стать частью царящей над миром гармонии.
Я больше не вижу потеков грима на лице моего партнера. Это не краснолицый, страдающий лишним весом артист Большого Тарасов, а Каварадосси, мой возлюбленный, молодой итальянский художник, пылкий и страстный. И отвечаю ему уже не я, а ревнивая и порывистая Флория Тоска.
Какое счастье, какой немыслимый дар — иметь возможность прожить тысячи жизней, перекроить под себя множество судеб. Сегодня я Тоска, завтра — египтянка Аида, послезавтра — взбалмошная и страстная Карменсита.
Какое счастье быть любимой толпой, благодарной публикой, отдавать и отдавать им, а взамен принимать целую вселенную любви. Какое невыносимое счастье вести этих людей за собой, завораживать, покорять, наполняя их души дивными мелодиями, тем самым вознося ввысь, отрывая от тяжести будней, протягивая им руку и уводя их за собой в волшебную страну великого искусства. Какое счастье актрисою быть… Снова и снова умирать на сцене для того, чтобы сделаться бессмертной…
Я знаю, это единственное место на земле, где я чувствую себя полностью, безоглядно и безоговорочно счастливой. Где я на своем месте. Откуда мне никогда не хочется убежать, исчезнуть, скрыться. Наоборот, возвращаться снова и снова, словно выполняя тайное предназначение, которое уготовано судьбой.
Тяжелые, выкрашенные зеленой краской железные ворота захлопнулись за спиной с металлическим лязгом. Светлана остановилась, прищурившись от яркого солнечного света, молча разглядывала осевший, ноздреватый, истоптанный ботинками мартовский снег. В воздухе пахло водой и начинающей оттаивать хвоей. Впервые за долгое время к вдыхаемому запаху не примешивалась вонь тюремной баланды и сотни немытых тел. Воздух свободы.
От этого запаха, от обилия воздуха и света у нее закружилась голова, виски сдавило болью, и никак не удавалось собраться с мыслями, решить, куда же теперь. Ведь она так долго ждала этого дня, придумывала, что сделает в первую очередь, а тут вдруг этот глупый страх и растерянность. И она продолжала бессмысленно топтаться на пятачке у тюремных ворот.
Она плотнее запахнула куртку, сунула руки в карманы, пытаясь согреть огрубевшие пальцы, попинала носком ботинка снежный комок и вдруг услышала:
— Здравствуйте, Светлана Алексеевна!
Приставив ладонь к глазам, она разглядела стоящего чуть поодаль, у увенчанного колючкой забора, невысокого серого человечка в клетчатой кепке.
— Вы кто? — хмуро бросила она.
— Меня зовут Григорий Михалыч, — объяснил он. — Анатолий Маркович поручил мне встретить вас и помочь освоиться на первых порах.
И тут же начал таять застрявший в горле ледяной ком. Она с силой выдохнула, стараясь подавить рыдание, сделавшиеся горячими веки щипало и жгло. Как хорошо, боже мой, как хорошо. Толя здесь, Толя ее не бросил, значит, еще не все потеряно.
— Здравствуйте, — сипло прошептала она и вложила озябшую ладонь в его морщинистую обезьянью лапу.
