Элис Хоффман - Практическая магия
Гидеон Варне, будь его воля, вообще зачеркнул бы август как таковой, проспал бы четыре недели без просыпу до самого сентября, когда жизнь войдет в нормальное русло и начнутся занятия в школе. Однако не проходит и недели с начала этого трудного месяца, как его мать объявляет, что выходит замуж за какого-то типа, о котором Гидеон имеет самое смутное представление.
Жить они переедут на новое место в нескольких километрах от Развилки, и это значит, что Гидеон будет ходить в другую школу вместе с тремя сводными братцами, с которыми ему предстоит познакомиться в конце следующей недели, когда его мать устраивает праздничный обед. Не зная, какой реакции ждать от сына, Джинни Варне долго не решалась сделать это сообщение, но теперь, когда все слова сказаны, Гидеон кивает головой, и только. После короткого раздумья, когда его мать, волнуясь, ждет ответа, он прибавляет:
— Отлично, мам. Я рад за тебя.
Джинни Варне думает, что, наверное, ослышалась, но не успевает переспросить, так как Гидеон тут же ныряет к себе в комнату, а через полминуты выскакивает из дому. Удирает оттуда без оглядки, как сделает снова через пять лет, но только тогда уже — всерьез и надолго. Тогда он уедет учиться в Беркли или Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, а пока несется во всю прыть по Развилке с единственным желанием — убежать подальше. Куда — гадать не нужно: его ведет чутье, и в глубине души он знает, где хочет быть. Не проходит и десяти минут, как он, весь взмокший от пота, оказывается возле дома Кайли и застает ее в саду: она сидит на старом индейском покрывале, разостланном под дикой яблонькой, и пьет чай со льдом. Они не виделись со дня рождения Кайли, но все в ней до боли близко и знакомо. Изгиб ее шеи, линия плеч, губы, форма рук, — при виде всего этого у Гидеона пересыхает в глотке. Наверное, он дурак, что поддается таким чувствам, но он ничего не может поделать. Он не уверен даже, что способен сейчас заговорить.
Жара стоит такая, что ни одной птицы не видно в воздухе, а воздух такой влажный, что пчелы и те не летают. Кайли вздрагивает от неожиданности, увидев Гидеона; кубик льда, который она грызла, выпадает у нее изо рта и скользит вниз по коленке. Но она не обращает внимания. Не замечает, что высоко в небе пролетает самолет, что по покрывалу ползет гусеница, а ей самой вдруг стало еще жарче, чем было всего минуту назад.
— Сейчас увидим, как я быстренько тебя обставлю, — говорит Гидеон.
Шахматная доска у него с собой — старая, деревянная, полученная в подарок от отца еще в восемь лет ко дню рождения.
Кайли задумчиво прикусывает губу.
— Победителю — десять зеленых, — отзывается она.
— Заметано. — Гидеон весело скалит зубы. Он снова обрился наголо, и голова у него гладкая, как галька. — Мне денежки всегда пригодятся.
Он плюхается на траву рядом с Кайли, но еще не решается поднять на нее глаза. Она, возможно, думает — ну сыграют они, большое дело, но все обстоит куда серьезней. Если Кайли сейчас не выложится, не будет сражаться насмерть — то, значит, они больше не друзья. Он и сам не рад, что это так, но либо они будут до конца честны друг с другом, либо могут прямо сейчас разойтись в разные стороны.
Такого рода проверка хоть кого заставит нервничать, и лишь к тому времени, когда Кайли обдумывает третий ход, Гидеон набирается наконец духу посмотреть на нее внимательно. Волосы у нее уже не такие белобрысые, как были. То ли покрасилась, то ли, возможно, светлая краска смылась — сейчас они приятного медового цвета.
— Чего не видел? — говорит Кайли, поймав на себе его взгляд.
— Да катись ты!
Гидеон делает ход слоном. Берет ее стакан с чаем и отпивает несколько глотков по старой привычке, как когда они дружили.
— И вам того же, — мгновенно парирует Кайли.
На лице у нее широкая улыбка, и оттого виден зуб со щербинкой. Она знает, о чем он думает, а впрочем, об этом нетрудно догадаться. Он прозрачен, как стекло. Ему хочется, чтобы все оставалось по-прежнему и в то же время — переменилось. А кому такого не хочется? Но только так не бывает, и разница между ними в том, что Кайли это уже известно, а Гидеону пока еще невдомек.
— А я скучала по тебе, — роняет Кайли небрежно.
— Угу, оно и видно.
Гидеон поднимает голову и встречается с ней глазами. Он торопливо отводит взгляд туда, где прежде росла сирень. На том месте, где были кусты, торчат какие-то непонятные прутья с черной корой. Вдоль каждого прута — ряд мелких колючек, таких острых, что даже муравьи предпочитают не подползать к ним близко.
— Что это у вас за чертовщина во дворе? — спрашивает Гидеон.
Кайли оглядывается на прутья. Они тянутся вверх с такой скоростью, что еще немного, и сравняются высотой со взрослой яблоней. Но на данный момент они выглядят безобидно — так, сухие, колючие хворостины. Как легко проглядеть, что повырастало у тебя в саду: отвернись ненадолго, и неизвестно, что вылезет из земли, — может, вьюн, может, сорняк, а может быть, и колючая изгородь!
— Это мама вырубила сирень. От нее слишком много тени. — Кайли крепче прикусывает губу. — Между прочим, тебе шах.
Она застигла Гидеона врасплох, понемногу продвигая пешку, на которую он не обращал особого внимания. Окружила его, оставив ему из сострадания напоследок один ход, перед тем как нанести смертельный удар.
— Ты выигрываешь, — говорит Гидеон.
— Это точно.
У него такое лицо, что ей жалко его до слез, но она не намерена поддаваться. Этого она просто не может.
Гидеон делает единственный возможный ход — жертвует ферзя, но это его не спасает, и, когда Кайли объявляет ему шах и мат, он поздравляет ее. Все вышло так, как он и хотел, но ясности как не было, так и нет.
— Десятка-то при тебе? — спрашивает Кайли, хотя на самом деле ее это мало волнует.
— Дома.
— Ну, туда нам топать ни к чему.
В этом они сходятся полностью. Мать Гидеона не способна держаться от них в стороне, поминутно пристает с вопросами, не принести ли им чего-нибудь поесть или попить — возможно, из опасения, что если хоть на секунду оставить их наедине, то быть беде.
— Мне не к спеху, — говорит Кайли. — Завтра принесешь.
— Пойдем пройдемся, не хочешь? — предлагает Гидеон. И наконец-то глядит ей прямо в глаза. — Прогуляемся немного?
Кайли выливает на траву недопитый чай, а старое покрывало оставляет на прежнем месте. Пусть Гидеон не такой, как все, — ей это не важно. В нем столько энергии, столько идей бурлит у него в голове, что весь он окаймлен оранжевым свечением. Стоит ли пугаться, что тебе дано видеть людей в их истинном свете, если среди них нет-нет да и попадется такой, как Гидеон! Которому чужды обман и фальшь, так что придется ему рано или поздно в срочном порядке постигать азы житейской лжи, чтобы не слопали с потрохами в том мире, по которому ему так не терпится пуститься в свободное плаванье.
