Татьяна Туринская - Арифметика подлости
Был уверен: ему от Маринки нужны лишь ответы на его вопросы. Зачем, за что, почему? Когда она объяснит — он забудет о ней точно так же, как о бывшей невесте. Но она молчала.
Родители сходили с ума, теребили его, уговаривали одуматься. Негоже, мол, девушку бросать, да еще перед самой свадьбой. Хорошая ведь девушка, скромная такая — как раз для тебя, сынок.
У Кебы не поворачивался язык рассказать им правду. Они не переживут, если узнают, что вытворяли Оленька и Леха на лестничной площадке. Кондрашка обоим обеспечена. Даже если допустить, что перенесут эту новость более-менее стойко — начнут его жалеть. А этого уже Генка не переживет.
Пришлось сказать им полуправду: не Ольга ему изменила — он ей. С ее же подругой. Это им проще было понять. Пусть так и думают. Ему плевать. Ему бы только узнать, почему Маринка так поступила. Ему б ее хоть одним глазком увидеть. Как она без него? Как она, подлая?
Маринка осталась одна.
Подругами из-за Ольги не обзавелась — та категорически не желала уступать кому-то свое место.
Конакова позвонила в то же утро, едва Марина вернулась после встречи с Кебой. Винила ее в своих бедах, категорически отказываясь верить, что та не раскрыла ее секрет никому.
— Зачем ты ему все сказала?! Как ты могла? Это ты, ты виновата, предательница!
Он все знает? Сердце дрогнуло от радости, и сразу навалилась горечь: он не простит. Не от Маринки ведь узнал. Значит, не простит…
Сначала была жива надежда: придет. Хотя бы для того, чтобы обвинить Маринку во всех смертных грехах. И тогда она объяснит ему, почему молчала. Он поймет. Он обязательно поверит ей.
Но он не шел. Время летело, а Гены все не было. Прошли уже все мыслимые сроки. Прошел срок принятия решения, когда еще можно было избавиться от беременности. Марина не собиралась рожать: это только в романах глупые бабы об аборте слышать не желают, запросто ставя крест на собственной судьбе.
Марина не такая дура. Зачем портить жизнь? Кеба — не герой ее романа. Вернее, герой. Но романа чужого. Как ее угораздило влюбиться в чужого жениха? Она ведь не так глупа. Значит, это не любовь, всего лишь влюбленность. Значит, временно. Значит, у нее еще все впереди. А рожать нужно только от любимого, но не от того, кто уже завтра станет чужим.
Однако позвонила Ольга, и все изменилось. Гена знает правду. Он уже не чужой жених. А аборт — слишком радикальное решение. Он придет, он непременно придет. И тогда беременность станет желанной.
Гена не пришел. А аборт делать уже поздно…
Слез не было. Истерик тоже. Было одиночество и тишина.
А еще было желание позвонить ему, напомнить о себе. Ну что же вы, Геннадий Алексеич?
Не будет она звонить. Она с самого начала знала, что у них нет общего будущего. А все эти надежды — всего лишь побочный эффект беременности. Повышенная эмоциональность, мечтательность, слезливость — последствия гормонального взрыва в организме. Это пройдет, нужно только чуть-чуть подождать. А когда пройдет — она будет уже не одна. Некогда будет думать о Кебе — нужно будет растить ребеночка.
Она не будет звонить.
Она ни разу не позвонила. В институт тоже не приходила. От Ольги не было покою, а та, которую хотелось видеть, игнорировала Кебу. А жаль. Ее бы он простил. Ольгу — нет, а Маринке даже извиняться не пришлось бы. Ей нужно было лишь набрать его номер. Но ей было наплевать на его прощение. Наплевать на него самого. А может, гордость не позволяла.
Заходить к Лехе домой не хотелось. Вернее, с Лидой встречаться, улыбаться дежурно, будто ничего не произошло. Не сейчас. Не в таком состоянии.
Остановившись под окном друга, Кеба разливисто свистнул. Так они вызывали друг друга в детстве.
— Чего в дом не заходишь? — изящный Бубнов тяжело уселся на их именную скамейку. — Лидка обидится.
Объяснять было лень. Кеба промолчал.
— Я так понимаю, самому разобраться не удалось? Ну давай, рассказывай. Вместе обмозгуем.
— Без соплей скользко, — огрызнулся Генка. Обида на друга хоть и ослабла, но еще не забылась. — Сам все знаю.
— Чего ж приперся?
В самом деле — чего приперся? Говорить лень, в дом заходить не хочется. Ничего не хочется. Разве что водки. Много-много водки.
— Лех, давай напьемся, что ль? Жизнь дерьмо. Если и есть в ней что-то стоящее — это водка.
— Водка, говоришь? Хорошее дело. Боюсь только, тебя с горя развезет, ты Лидке все и выложишь. Пить-то не с радости собрался, я не ошибаюсь? Давай, выкладывай, что за беда.
— Беда, Леха. Ох, беда! Беда с этими бабами. Одна глазками лупает, прямо агнец божий. Другая шлюху из себя корчит. Потом ангелочек шлюхой оказывается, а шлюха — практически девственницей. Кому верить, Лех?
Бубнов вытянул длинные ноги, усмехнулся:
— Ну вот, а говоришь 'Скользко'. Не верь никому. Ни шлюхам, ни ангелам. Девственницам, кстати, тоже не верь. Себе. Сердцу своему.
Не сдержав презрения, Генка сплюнул. Сердцу! Слова-то какие!
— Чья бы корова мычала. Много тебе сердце наговорило, когда бабу мою в подъезде трахал?!
— Эт ты прав. Потому что я тогда к другому органу прислушивался. А он такого насоветует! Вообще проехали. Хватит уже о 'подарках'. Я так понимаю, не она тебя сейчас гложет.
— Да уж не она. Она, правда, тоже гложет: достала уже. Звонит без конца: женись, говорит, я тебя до смерти затрахаю. Ох, дурак! Где глаза были? Чем смотрел?!!
— Тем же чем и я. Ладно. Хватит, говорю, о 'подарках'. Так что там с той, другой?
Кеба помолчал. Разве ж так, в двух словах, расскажешь?
— Запутался совсем. Понимаешь, Лех, я думал, она шлюха. Надо было видеть, как она себя вела, — задумался на мгновение, поправил сам себя: — Нет, слышать. Надо было ее слышать. Я большего цинизма в жизни не слышал. Думал — та еще штучка. Оказалась практически девственница. Но не в этом дело. Она ведь все знала про вас с Ольгой. Знала, что Ольга — тот еще подарок! И молчала. Хотела, чтоб я на Ольге женился.
— А ты?
— А что я?!
Снова помолчал. Но чувства рвали душу. Не за тем пришел, чтоб молча сидеть. Нужно было выплеснуть из себя боль. Глядишь — и легче станет. Забудет Маринку, как Ольгу забыл.
— Никогда ей этого не прощу!
Бубнов посмотрел на него оценивающе:
— Даже так? У-уу… Да ты, я смотрю…
— Да, влюбился! Уверен был, что шлюха — и все равно влюбился. А когда узнал, что до меня у нее только один был… Вроде понятно все стало: я люблю ее, она любит меня. Ольгу на хрен, женюсь на Маринке. Тем более она беременная…
— О как!
Отмахнувшись от него, Кеба продолжил:
— А оказалось, она все про Ольгу знала. И про тебя, между прочим. И молчала. Она предала меня, понимаешь?
