Д. Артемьев - Три приятеля
– А чего это мы хохочем? – спросил себя Мишка. – Оля выправлена, это так. Но теперь начинается другая жизнь. Вскоре она вернется сюда. И что дальше?
– Все правильно, – сказал Стас, – все верно. Я вот и говорю этому. Пора. Пусть берет девку в жены. Кто же еще? Ты женат. У меня Илга. Только Ленька свободен.
– Романов говорит, что ей бы родить сейчас. Полная перестройка организма. И закрепление успеха его клиники. – Мишка отхлебнул, закашлялся. – Для них там не секрет, что ты для нее – все. И бог, и царь, и герой.
– А вы не сговорились ли?
– Не-е-е. Это и ежу понятно, – ответил Мишка. – После любого твоего звонка она на крыльях летает. День-два без письма, без звонка – вянет, теребит свою мохнатую игрушку.
– Ладно. Все равно надо лететь. Завтра, нет, в понедельник отдам паспорт на визу. Еще надо с мебелью закончить. Да, кстати, Стас, ты хотел всякой аппаратуры напихать. Как с этим делом?
– Так ты чего, не был в квартире?
– Нет. Как привезли испанскую койку, так и не был. Даже не разбирал ее и не устанавливал. А ты, значит, был?
– Не только был, но вдвоем с водилой и кровать эту установили, и аппаратуру втащили, и подключил я все. Теперь осталось только содрать пленку с матраца и застелить постель. Только я думаю, что Оля одна в постели потеряется. Не велика ли кроватка?
– Ну, не знаю. Я как увидел ее в Москве на выставке, так сразу и заказал. А чего мы сидим? Мишка, почему не наливаешь?
– Давно налито, – ответил Мишка, – и мной, например, выпито. А вы можете оставаться трезвенниками.
Но это предложение было отвергнуто. И процесс возобновился. И тут Стас кое-что вспомнил.
– Да, Ленька, а что там за коробка стояла на кухонном подоконнике? – спросил он. – Какие-то старые чашки, рваные игрушки, ножи и вилки.
– А… Это я с Олиной квартиры принес. Может, ей что-нибудь на память захочется оставить. Были еще фотографии, но я их забрал к себе. И отсканировал. А…
– А я приказал выкинуть всю коробку в мусор, – перебил его Стас. – Новая жизнь у девки. Какие, в жопу, старые вилки и чашки. Пусть ест серебром и мельхиором. Или я не прав?
– Да, решительный ты паренек, – ответил Леня задумчиво. – Но может, ты и прав. Чего хранить барахло?..
– Конечно, прав, – подтвердил Стас. – А фотографии оставь. Альбом ей купи. Пусть хранит.
– Зачем ей альбом! Я их заложил в компьютер. Почистил немного, сделал отдельную папку. Пусть смотрит с экрана.
– Пусть, – согласился Стас.
А Мишка спросил:
– А меня научите сканировать, а? Вот бы хранить разные документы, анализы, карты больных.
Стас назвал Мишку дубиной и заявил, что давно надо было это сделать и что он удивляется, как это Мишку терпит медицинская общественность. А Леня вспоминал, как он разбирал Олины фотографии.
Пачка состояла из пары десятков черно-белых фотографий. Цветных было только две. На фотографиях были какие-то люди, иногда среди них присутствовала маленькая Оля. Это были, видимо, отец, мать и, может быть, родственники или сослуживцы родителей. На цветной фотографии, сделанной пару лет назад, Оля сидела с соседкой Валей на кухне, вероятно, во время какого-то торжества. В объектив она смотрела сконфуженно, платье на ней было немыслимого цвета, на фото было больно смотреть. Другая фотография была снята в ателье лет пятнадцать назад. На ней маленькая Оля сидела между молодыми мужчиной и женщиной. Когда Леня отсканировал это фото, обратил внимание, что лицо женщины ему знакомо. Что за черт! Он перебрал другие фото – нет, больше нигде эта женщина не фигурировала. Где же он ее мог видеть? И как это может быть? На фотографии Оле примерно года четыре. Но это лицо вроде бы он видел совсем недавно. Бред какой-то!
От воспоминаний его отвлекли выкрики Мишки, который требовал от Стаса проявления уважения к себе как врачу, во-первых, и как к личности, во-вторых, причем громко апеллировал к Лене.
– Уважение, – сказал Леня, – появляется и нарастает в процессе выпивания, как классовая борьба в процессе строительства социализма. Где мой сосуд?
И было немедленно наполнено, и Леня с энтузиазмом стал требовать у Стаса отчет о развитии его ребенка. И спрашивать, почему женщина с пятимесячной беременностью живет одна, без мужниного присмотра.
– С шестимесячной, – поправил его Стас.
– Тем более почему?
– Да, кстати, – включился Мишка, забыв свои требования, – она меня встречала в Цюрихе. Живот уже заметен. Что ты решил?
– Пока толком и сам не знаю. Илга знаете мне что говорит? Построй, дескать, здесь дом, за городом. Мы будем приезжать сюда зимой гулять с маленьким по снегу. В валенках: я – в огромных, а он – в крохотных. Вот такая идиллия.
– А серьезно? – спросил Леня.
– Серьезно? Ну, ты знаешь, я нанял команду. Датчанин, американец и один наш; учился в Дании, знает и ту, и нашу бухгалтерии. Сейчас они притираются. Думаю, через месяц-другой фирму будет не узнать. Знаете что, мужики? Меня же все жестким считают, а оказывается, я сейчас у себя профсоюзом работаю. Улаживаю. Вытираю слезы.
– Датчанину? – засмеялся Леня.
– Как бы! Понимаете, он улыбается с работниками, шутит, просто душка. Просит звать себя по имени. На банкете с каждым директором выпил по глотку. И так же, улыбаясь, может сообщить, что подал документы о хищении в прокуратуру. Так и было с одним из директоров. Я раньше думал: верный мужик. А он, – Стас грязно выругался, – организовал втихаря фирму. И молотил на себя. А меня использовал как болвана. Эти ребята его вычислили и послали в Данию на месяц. Повышать квалификацию. А сами спокойно разобрались с документами его фирмы. Через неделю отозвали его обратно, собрали всех директоров и при всех с улыбками, вежливо предложили вернуть награбленное. Или сесть. Так что у меня появились еще два магазина.
– Вот это да! – восхитился Леня.
– Это еще что. Они стали выгонять за пьянку. Представляете? Я уже и сам побаиваюсь лишнюю рюмку зацепить. – Стас захохотал. – Поэтому наливайте.
И они налили и выпили.
Вторая поездка Лени в Швейцарию
Леня держал тонкую Олину руку в своей руке, а она весело говорила:
– Нечего, голубушка, тут рассиживаться. Чтобы весь день гуляла по горам, только пусть сестра Маргарет знает, где ты гуляешь. – Оля забавно имитировала манеру Романова. – А утром делать весь комплекс упражнений, ничего не пропускать. Знаю я вас, юных дев, знаю.
Я потом прихожу, а Маргарет меня встречает:
– Who allowed you to go for a walk all the day? – Оля опять смешно повторила интонации сестры Маргарет. – It’s not good to go without permission.
– Ну а ты что сказала? – засмеялся Леня.
– А я просто ее обняла. Она меня так любит!
Действительно, все ее любили. Старались сделать что-то приятное этой милой девочке, которая так намучилась, пройдя курс лечения, а теперь легко бегала по клинике, по дорожкам парка, бегала, как будто старалась пробежать все те километры, которые ей пришлось ковылять, пробежать и забыть. Но забыть, – Леня это понимал, – ей никогда не удастся. Все детство и всю юность она была жалкой калекой. Это состояние ее сформировало. А сейчас она попала в сказку. Скоро проснется. Как боится ее ласковое сердце этой минуты.
