Карен Темплтон-Берджер - В атмосфере любви
Алек уставился на Мэгги сквозь мутные стекла очков.
— Не собирается возвращаться?
Мэгги поудобнее перехватила коробку с яйцами и направилась к дому. Протопав по ступенькам крыльца, она бросила через плечо:
— Я же не девчонка, чтобы рассказывать небылицы.
Следуя за экономкой на безопасном расстоянии, Алек сказал с улыбкой:
— Я просто переспросил, что сказала эта девушка.
Но когда он поставил в кладовую двадцатифунтовый мешок с рисом, улыбка исчезла с его лица. Он снял очки и, протирая их бумажным полотенцем, рулон которых висел над раковиной, задумался над словами Мэгги и тем, как они связаны с неожиданным возвращением Гвин.
Вообще-то, глупо так беспокоиться о ней. Она уже не ребенок. Однако забота о Гвин стала частью его жизни с того самого дня, когда двадцать лет назад осиротевшая четырехлетняя малышка переступила порог этой гостиницы. И надо сказать, для этого были причины: за всю свою жизнь он не встречал более упрямого и безответственного существа. Все, что она делала, казалось настолько непродуманным, что любой разумный человек мог с первого взгляда предсказать крах ее планов. И хотя Алек никогда не говорил этого Гвин, он был согласен с ее дедом: желание стать актрисой — чистый авантюризм.
Но все же она сделала это. Убежала в Нью-Йорк, как Кэтрин Хепберн в старом кино, ожидая сказочного воплощения своей мечты. Но сейчас не те времена и Нью-Йорк не тот по-доброму сумасшедший город, каким он предстает в голливудском фильме 30-х годов.
Если Мэгги правильно поняла смысл утреннего телефонного звонка, все пошло совсем не так, как рассчитывала Гвин. Алек был удивлен тем, что его отношение к этому неоднозначно. Как прагматик он надеялся, что неудачный опыт заставит ее раз и навсегда понять, что такое реальность. Но, с другой стороны, ему было больно думать о том, какое разочарование она испытала.
— Ты тоже думаешь о нашей девочке?
От неожиданности он резко дернулся и едва не опрокинул батарею из жестяных банок оливкового масла, еще не убранных в кладовую. Мэгги явно обладала способностью читать его мысли.
— Точнее, я думал о том, что не хотел бы оказаться на ее месте во время встречи с дедом, — сказал он после секундной заминки.
Хмыкнув, Мэгги и понесла банки в кладовую.
— Клянусь, что она жутко расстроена, — донесся оттуда ее голос.
Выйдя в прихожую, Алек снял с вешалки свою куртку.
— Гм, — вот все, что сказал он себе под нос. Его мысли были слишком спутаны, что выдать что-нибудь более внятное.
Вернувшись в кухню, чтобы сказать Мэгги «до свидания», Алек заметил на углу стола пакет с круассанами.
— А это по какому случаю? — спросил он у экономки, как раз появившейся в дверях кладовой.
— Это на завтра, мистер, так что, руки прочь. Лучше скажи, что ты собираешься предпринять насчет этого?
— Насчет чего?
— Насчет Гвин.
Алек, который как раз надевал куртку, замер с наполовину просунутыми в рукава руками, напоминая своим видом странную большую птицу, раскинувшую крылья.
— Я? А что я должен делать?
— То, что всегда делал. Помочь ей пережить трудный период. Поставить ее на ноги.
Он натянул куртку до конца и покачал головой.
— У нас с ней уже давно совсем не те отношения, что были раньше. Мы почти не разговаривали с тех пор, как… — Он задумался. — С тех пор, как появилась Сара. Вряд ли Гвин захочет обсуждать со мной свои проблемы.
Мэгги несколько секунд смотрела на него, прищурив серые глаза, потом пожала плечами, видимо решив, что нет смысла продолжать эту тему. Открыв большой холодильник, она вынула оттуда пакет с морковью.
— Ты в город?
— Да, ненадолго. Я оставил в школе сочинения, а их надо проверить к понедельнику. К тому же у меня встреча в кафе с Марианной Хаммонд, она хотела со мной о чем-то поговорить.
— Поезжай осторожнее, — сказала Мэгги, бросив взгляд в окно кухни. — Уж больно дрянная погода, не по сезону.
Алек запечатлел поцелуй на ее седых кудряшках.
— Не надо так беспокоиться, Мэгги.
Та лишь слегка приподняла брови, затем взяла угрожающего вида нож и набросилась на несчастную морковь.
Исцеление или катастрофа. Возвращение Гвин принесет либо то, либо другое. И ничего между этими крайностями, размышляла Мэгги, нарезая морковь. У Гвин всегда так — только крайности и ничего между ними. Эта девчонка всегда все видела в черном и белом цвете, не признавая никаких полутонов. Если она считала что-то правильным, то готова была отстаивать это до конца. А если уж неправильным, то держись! Никаких обсуждений, никаких компромиссов.
Даже Мэгги не могла не признать, что Ангус Робертс чересчур опекал внучку. С того самого времени, когда она приехала сюда. Двадцать лет назад. И кто мог бы упрекнуть его за это? Ведь Гвин была единственным ребенком его единственного сына, погибшего так трагически и таким молодым. Если бы не вмешательство бабушки — и самой Мэгги, — старик совершенно удушил бы девочку своей чрезмерной заботой. Впрочем, Гвин было трудно удержать на привязи. Она всегда отличалась неутолимой жаждой независимости, из-за которой не раз попадала в трудные ситуации, но благодаря чему жила настоящей жизнью.
Зажав в одной руке морковь, а в другой нож, Мэгги со вздохом облокотилась на кухонный стол и устремила взгляд на тяжелые серые облака за окном. Она не могла не признать, что упорство Гвин в достижении того, чего хочет, заслуживает восхищения. К сожалению, это упорство с легкостью переходило в упрямство и могло свести с ума кого угодно.
Мэгги вдруг поняла, что устала от всего этого. От всеобщей неуступчивости. Она уже двадцать с лишним лет жила в этой семье, которая заменила ей свою собственную, и делала гораздо больше, чем входило в обязанности экономки. Все двадцать лет она была третейским судьей для этих четверых твердолобых упрямцев. Они не догадывались об этом. Но она и не хотела, чтобы они догадались. Только их неведение относительно ее роли позволяло ей вмешиваться.
А поскольку именно вмешательство в семейные дела придавало интерес ее жизни, было очень важно, чтобы они никогда об этом не догадались. Но, святители небесные, она устала. Мэгги не знала, справится ли она с тем, что назревало между Гвин, ее дедом и Алеком. Особенно теперь, когда Эйлин Робертс уже два с лишним года не было с ними.
Алек. Бедный, недогадливый Алек. Гвин и Ангус, по крайней мере, знают, чего ждать друг от друга. А Алек и не подозревает о той тонне кирпичей, которые вот-вот обрушатся ему на голову. И вряд ли заметит их вовремя, чтобы отступить в сторону.
