Наташа Апрелева - Посторонним В.
Вообще он молодец, Олаф. Даже и не подглядел, что я тут тюкаю себе по клавишам, а ведь ему интересно, знаю. Вот это и называется у Человечества: самообладание. Наверное, твердо подозревает – хорошо сказано: твердо подозревает – что я описываю ЭТУ МОЮ ИСТОРИЮ с В. А я пока и не начала. Ни словом, не…
Недавно перечитывала Каледина «Коридор», там стих. Вернее, не в «Коридоре», а в небольшом рассказе «Ку-Ку», и я очень, очень люблю его:
«И нальют вина, и без капли вины поднимут круглые кружки выше за тех, кто выжил, за тех, кто вышел сухим из воды и живым из войны… За тех, кто ни разу не был убитым, за кем война не захлопнула пасть, за тех, кому не случилось пасть смертью храбрых на поле битвы… На поле битвы, на битом поле с прибитым овсом и подбитыми танками, где вороны трудятся над останками, а трупы тихо хохочут от боли… Выпьют за бомбы, что не упали, за неразорвавшиеся мины, за осколки, прошелестевшие мимо, за пули, которые не попали… За тех, кто пережил, выжил, ожил, за тех, кто не спит замогильными снами, за тех, кто вынес из боя знамя из собственной продырявленной кожи…»
Я нагло думаю, что это про меня. Из собственной продырявленной кожи…
«Как ты думаешь, я не умру?»
Вот и я не знаю.
02.30
Для успеха терапии все-таки буду писать, бессовестно лицемерю сейчас, потому что хочу на самом деле это вспоминать, обожаю загонять себе иголки под ногти, ходить по лезвиям, вечно трогать больной зуб, прыгать на больной мозоли, посыпать раны солью, ну сумасшедшая, доктор, а другие к Вам не ходят.
03.00
Со Снежаны Константиновны все началось.
Действие первое: «Снежана Константиновна как она есть и ее временная потеря нетрудоспособности».
Подруга моя Снежана Константиновна (девиз «Никто не обидит меня безнаказанно») – очень подвижная – стремительно выбегает из подъезда, забывает дома дочь с ранцем, возвращается за дочерью, бежит к машине, вспоминает, что не выключила телевизор, плюет на телевизор, мчит в школу, препирается с вахтершей насчет сменной обуви, мчит на работу, набирает мой номер и ругается, что я ей не перезвонила вчера вечером, а я не перезвонила потому, что озверевший от многочасовой трепотни муж связал меня телефонным проводом.
И вот два с половиной года назад Снежана Константиновна внезапно и сразу почувствовала себя неизлечимо больной – нашли у нее на очередной диспансеризации какую-то мелкую ерундовину, «фигню подкожную» – так много лет назад моя тетка, врач-терапевт с многолетним опытом работы, после детального осмотра назвала фурункул на спине своего мужа.
Так вот, фигня подкожная Снежану Константиновну очень взволновала, она буквально перестала есть, ругаться с коллегами, воспитывать меня, пить текилу с лимоном и солью и зависать на социальных сайтах.
– Мне надо исключить Самое Страшное, – звенящим по-пионерски голосом заявила она, – и ты поедешь вместе со мной!
Голос-то у нее звенел неслучайно, потому что все школьное красногалстучное детство она была главной по пионерским стихам, словам, делам и поверкам (не помню, что это вообще такое: пионерская поверка, разве пойти у Снежаны Константиновны спросить?).
Я не смогла отказать подруге, да и кто бы мне позволил отказать подруге, и мы поехали в больницу насчет «исключения самого страшного», была зима, средняя температура приблизительно минус сорок пять по Цельсию, берусь утверждать, что это абсолютный нуль, прекрасная погода, не правда ли?
Кабинет, в котором ждали подругу, имел какой-то невероятный номер типа 4478, реально, мы его искали часов пять, все попытки у кого-то что-то уточнить проваливались. Я спросил у тополя. Я спросил у ясеня. Я спросил у месяца. Люди бежали нас. Кругом были только бесконечные коридоры, переходы, холлы, еще коридоры и всякое такое – ну очень Странное Место. Плюс еще я очень хотела в туалет, но… Снежана Константиновна не позволяла мне покинуть ее ни на минуту, требуя поддержки своего изнуренного болезнью тела в режиме нон-стоп.
Каким-то чудом нужную комнату № 4478 мы все-таки обнаружили. Со счастьем рухнули на уютные дерматиновые стульчата, привинченные к полу, я заозиралась в поисках все-таки сортира, потому что уже очень-очень соскучилась по нему, нашла.
Действие второе: «Те же и В.»?
Ну, в общем, да.
Вернувшись к подруге, обнаружила ее испуганно (редкий случай) беседующей с явным доктором – высоким, с взъерошенными светлыми волосами, в зеленом таком специальном одеянии, черных кроссовках «Найк» (а еще уверял, что не смотрит «Хауса»), и с грудой малообъяснимого железа в руках. Это и был В., а я доживала последние минуты Старой Жизни. И если бы кто-то меня спросил, откуда я знала, что через тридцать минут этот чужой мужчина будет целовать мои распухшие губы, разрисованные глаза и пылающее лицо, я бы не ответила. Просто знала.
В общем, подруга моя Снежана Константиновна разговаривала с В., он выражал сдержанное негодование чем-то, тихо кипятился: «По идее, они не имеют никакого права выписывать направление, то-сё…» – на меня посмотрел из-под бровей – недовольно и безо всякого интереса. И тут – опа! – из груды железок отъединилась одна, самая неприятная на вид, и с грохотом упала на плиточный пол, в одном миллиметре от моего замшевого сапога в синей бахиле.
В. сразу приобрел более-менее человеческий вид, присел на корточки и стал с пристрастием осматривать мою ногу. В замшевом сапоге. И синей бахиле. Наши лица установились примерно на одинаковом уровне. И он увидел. И я увидела. Его зрачки прилипли к моим расширенным зрачкам, у меня всегда расширенные, плохое зрение, так вот, прилипли, как локатор к ракете типа земля—земля, как муха к желтой и противной ленте, как набойка каблука в жару к битуму в трещине асфальта, а потом – зрачки немного съехали, симметрично, к носу.
У меня и у него.
Было Слишком Близко.
Такими съехавшими глазами мы еще немного посмотрели друг на друга, пока Снежана Константиновна в раздражении не пихнула меня ногой, требуя внимания. Пнуть В. ей показалось не совсем удобным.
– Это кронштейн для телевизора, – объяснил мне В. происхождение упавшей хреновины, – хочу в ординаторскую перевесить…
– Так мне можно проходить? – спросила подружка, нетерпеливо подергивая хорошенькими ножками. Тоже в синих бахилах.
– Минуточку, вас сейчас Алла Юрьевна, наверное, примет…
Снежана Константиновна скрылась за дверью с номером 4478, бросив на меня мученический и неодобрительный взгляд, а В. сел рядом. Потрогал меня пальцем. Осторожно. Руку рукой. («Бедный Олаф, – подумала я, – бедный Олаф…»)
Вот у Вас так не бывает, доктор? Так, что вдруг мгновенно все-все знаешь – вот Этот Человек. И у вас все-все будет: свидания-расставания, беглые поцелуи, лихорадочные снимания одежд в прихожих и на лестницах, болезненные разрывы «навсегда», великолепные примирения (когда «все понятно без слов»), позиционные и окопные войны, классические заморочки: приблизить-отдалить, жгучие обиды, бесконечные ссоры сроком на сутки, мольбы о прощении, страстные признания, приступы ревности и еще раз приступы ревности, прощальные письма, ответы на прощальные письма, дикий секс, и еще раз дикий секс, и еще много раз – дикий секс?
