Наталья Калинина - Кто-то смеется
«Глупая, кому и что я этим доказала? — думала она сейчас, разглядывая себя в зеркало. — Для кого я пытаюсь сохранить себя? Уж не для Петьки ли?..»
Она услыхала шаги под окном и инстинктивно прижала к груди ладони.
— Пардон, мэм. Кажется, я ошибся спьяну окнами. — Борис восхищенно смотрел на нее сквозь прозрачную кисею занавески. — В этой светелке, оказывается, обитает наша прелестная Вирджиния.
Она почувствовала запах сигаретного дыма. Борис, как выяснилось, курит. Странно, сколько Леля помнила, он дорожил своими драгоценными связками и не пил ничего из холодильника, а уж о курении и говорить нечего. И вот…
Она попятилась и села на кровать. Казалось, глаза Бориса жгут и в то же время ласкают.
— Хороша, как полдень, сказал бы старина Рахманинов устами поэта. А я бы про себя добавил: опасна, как омут. Особенно для тех, кто не умеет плавать. — Борис тихо рассмеялся. — Скажи на милость, угораздило же меня очутиться в нужном месте в нужное время. Ты думаешь, я нарочно тебя подкарауливал?
— Я ничего не успела подумать.
— Вот и хорошо. Спокойной ночи, моя Вирджиния.
Он растворился в темноте ночи, а Леля легла и прикрылась до пояса простыней. Внезапно ее затошнило. Волны поднимались откуда-то снизу живота и, дойдя до горла, обдавали язык и рот колючим сухим жаром. Она закашлялась, судорожно прижала к груди ладони.
— Что ему нужно от тебя? — услыхала она над собой.
Петя успел переодеться в шорты и тельняшку. Леле показалось, будто у него в каждом глазу пылает костер.
— Кому?
— Не притворяйся! Я все видел. Ты позволила этому типу разговаривать с тобой таким тоном. Ты ведешь себя, как… девушка легкого поведения.
— А тебе какое дело? Я, кажется, не давала никому обета.
— Но я тебя люблю. К тому же ты моя сестра. Этот тип… да у него было столько женщин. И еще будут. Вот увидишь.
— Мне-то что? Пусть Ксюша за ним следит. Знаешь, я что-то передумала тебе позировать.
Петя погрустнел.
— Но ведь ты обещала!..
— Зачем тебе рисовать девушку легкого поведения? Лучше нарисуй монашку.
— Ты еще не такая. А монашек я не люблю. Это все обман.
— Что?
— Умерщвление плоти и прочие церковные бредни. Плотью нужно наслаждаться. Ее нельзя стыдиться. Об этом даже в Библии сказано.
— Интересно, в кого ты такой умный? — спросила Леля.
— Сам не знаю. — Петя печально вздохнул. — Ну что, простила меня?
Она кивнула.
— Ляг, как тогда, — попросил он.
— Не хочу. «Тогда» уже прошло. Я хочу, чтоб ты нарисовал «сейчас».
Она совсем откинула простыню. Петя уронил на пол уголь.
— Слабо, да?
— Не в том дело. — Он громко шмыгнул носом и наклонился в поисках своего орудия производства. — Я бы хотел показать этот этюд Виталию.
— Ну и в чем дело?
— Он все не так поймет. Он рассердится. Он и так мне завидует.
— Он тебе? Абсурд!
— Вовсе нет. Он знает, что очень скоро я буду по-настоящему известен и даже знаменит. Это его бесит, хоть он и изображает из себя доброжелательного наставника и покровителя юного дарования.
— Отец на самом деле очень доброжелателен.
— Нет. На самом деле он не такой. Он заставляет себя таким быть. Потому что это тоже нравится женщинам. Хорошая женщина никогда не влюбится в недоброго человека. Виталик понимает толк в женщинах.
— Ты хочешь сказать, что в его жизни главенствуют сексуальные мотивы?
— Да. Но это совсем не страшно. Страшно, если ты начинаешь их в себе подавлять.
— Ой, как я устала от твоей интеллектуальной болтовни! Может, займемся делом?
— Я придумал! — Петя вскочил, выпрыгнул в окно и вернулся через две минуты с белыми флоксами, от которых оторвал головки, и протянул их Леле. — Положи на грудь и на живот. Вот так. Это… это еще соблазнительней, чем нагота.
Вода в озере была теплей парного молока, хотя уже прошел и Илья, и даже медовый Спас. Стояла сухая, изнуряюще жаркая погода. Ощущение было такое, что облакам и тем лень плыть по небу, и они отдыхали на кромке горизонта.
Леля переплыла на противоположный от их усадьбы берег озера. Там стоял стог сена, в тени которого она любила предаваться мечтам и дремать.
Вокруг простиралась степь. Безжизненное желтое пространство, прочеркнутое кое-где серыми извилинами проселочных дорог и темно-зелеными полосками лесных посадок. Леля устроилась в тени, протянув солнцу ноги. Ее тело уже давно приобрело темно-медовый оттенок загара, на который так щедро солнце на юге средней полосы России. Вокруг ни души. Лишь стрекочут в траве кузнечики да изредка прочирикает какая-нибудь пташка. Когда-то это поле принадлежало колхозу и на нем выращивали ячмень и озимку. Колхоз распался, землю, как поговаривали в деревне, купил кто-то из так называемых новых русских.
Она услышала далекий рокот мотора и открыла глаза. Машина двигалась по проселку, оставляя за собой шлейф серой пыли. Это был высокий большой автомобиль нездешней марки с решетками впереди и сзади. Леля знала, что он принадлежит владельцу обширной новостройки в деревне, на краю которой стояла их усадьба, как-то видела и хозяина, высокого солидного мужчину лет под сорок, смуглолицего, с густым черным барашком волос на небольшой голове.
Это было недели две назад. Они с отцом заехали за хлебом в местный магазин. Отъезжая, отец лихо вывернул на асфальт, не удосужившись посмотреть назад. Большой джип резко затормозил буквально в двух сантиметрах от заднего бампера их «жигуленка».
— Черт бы тебя побрал! — выругался сквозь зубы отец. — Носятся тут словно угорелые. Тоже мне, хозяева земли. Люмпенская буржуазия. — Он едва заметно кивнул головой человеку в джипе, который, обгоняя их машину, приветливо помахал рукой. — Когда-нибудь они купят с потрохами святое святых — русское искусство. Этот еще не из самых худших — есть по крайней мере зачатки вкуса. Ишь ты, какой замок придумал соорудить!
Леля глянула влево. На пустыре, где когда-то гнил полуразвалившийся коровник, вовсю кипела работа. Уже довольно уверенно вырисовывались контуры дома о трех куполах-башнях из розоватого с блестками кирпича.
— Ты знаком с ним, пап?
— Встречались пару раз.
— Это его зовут Константином?
— Константин Достигайлов. Фамилия-то какая затейливая! Такому на роду написано стать рано или поздно преуспевающим буржуа-кровопийцем.
— Почему ты не любишь этих людей? — удивленно спросила Леля, знавшая прекрасно, что отцу в свое время досталось от партократов.
— Им все слишком легко досталось. И в том нет их заслуги. Время сейчас такое.
— Но почему одним досталось, а другим нет?
