Отмель - Крейг Холли

Я никогда толком не знала Чарльза. Не знала, какие книги оказали на него влияние в юности, почему он решил стать военным, как научился заменять проколотую шину, где мечтает побывать и когда планирует уйти в отставку. Нет, я знала лишь, что он предпочитает стейк средней прожарки, обязательно с грибным соусом, кофе с двумя ложками сахара, сигарету с утра, и как он складывает носки.

Секс, необходимый для появления детей, оказался быстрым, неуклюжим, неприятным и продлился не более трех минут. Я испытала разочарование – прежде всего потому, что, увидев Чарльза без рубашки, сочла его довольно привлекательным. Но в первую брачную ночь я сразу поняла, что никогда не испытаю удовольствия от секса с мужем и этого не изменить. Чарльз оказался ханжой, потребовал выключить свет и не издал ни звука. В ту самую ночь мы зачали Кики.

Но даже если бы мы крепко любили друг друга, возможно ли полноценно узнать другого человека? Мне известно, что Чарльз страдает от посттравматического стрессового расстройства, но никогда не расскажет мне о его причинах. Это недуг, в котором он ни за что не сознается. Еще он очень серьезен, но иногда возвращается домой в четыре утра, пропахший пивом и чужим парфюмом. Только в такие дни он позволяет себе расслабиться. Думаю, он трахает шлюх, и мне плевать. Я слышу, как муж хихикает себе под нос, а на следующий день, когда похмелье проходит, снова становится самим собой, серьезным и мрачным, и сторонится нас с детьми.

Вот так началось неведение, и мы стали избегать друг друга. Старались не встречаться взглядами, не сталкиваться на кухне, наняли Джорджию, чтобы нарушить воцарившуюся в доме тишину, а вечером, по очереди приняв душ, быстро запрыгивали в постель в кромешной тьме. Сон превратился в спектакль: каждый притворялся, будто размеренно дышит и даже бормочет в полудреме, лишь бы избежать разговоров и близости. Я считала, что мне повезло, если Чарльз засыпал раньше меня. Если я засыпала раньше него – тоже.

Но у нас были дети, а остальное не имело значения. Дети стали моим утешением, живительным бальзамом для беспризорной души.

Сейчас

Бывает, неспешно проезжаешь мимо ужасной аварии и ловишь взглядом человеческие останки, чей-то кровоточащий висок, потрясенного водителя, зажатого между рулем и сиденьем. Или в пабе ссорится сидящая рядом парочка, и женщина прямо у тебя на глазах выплескивает спутнику в лицо бокал пива. Но сейчас совсем другое дело. Желание ринуться к соседям, растолкать полицейских и увидеть Ариэллу целой и невредимой почти невыносимо, как зуд подсохшей болячки. Я просто обязана убедиться, что все в порядке. Чутье подсказывает, что моя соседка, клиентка, подруга попала в беду. Эти три типа взаимоотношений связывают нас пуповиной доверия. Я все знаю о ней.

Думала, что знаю.

Джорджия подходит к окну с пульверизатором; от ее волос исходит едва уловимый аромат базилика: домработница только что готовила овощи для рагу, нарезая их идеальными кубиками. Она похожа на уютный поношенный плед – такая же мягкая и теплая. Когда от нее пахнет едой, я будто снова становлюсь маленькой восьмилетней девочкой, помогающей бабушке приготовить ужин. И сейчас мне хочется прижаться к Джорджии, пока я наблюдаю, как к соседнему дому плавно подъезжают очередные полицейские автомобили без опознавательных знаков, из которых выходят мужчины в строгих костюмах, серьезные и сосредоточенные. Боже, дела и впрямь плохи.

– Скорее, Джорджия. Подай мне смартфон, – требую я, щелкая пальцами в сторону кабинета.

Домработница вразвалочку выходит, бормоча, что наверняка речь об ограблении или вроде того, а мое дыхание затуманивает оконное стекло, вырываясь из груди маленькими облачками, которые то испаряются, то проявляются вновь. Я вижу столпившихся на тротуаре зевак, мамаш, толкающих перед собой коляски, прохожих со стаканами кофе. Но ведь тут им не мыльная опера. Так и подмывает постучать в окно и прогнать любопытных прочь. Контраст между этими людьми, которые попивают кофе, сунув свободную руку в карман, и моей соседкой, чей дом буквально нашпигован копами, раздирает душу, выводит из себя.

Джорджия возвращается со смартфоном:

– Вот, миссис Дрей.

Я провожу пальцем по экрану и случайно открываю сообщения вместо контактов. В голове каша, никак не могу сосредоточиться. Добравшись до списка номеров, впадаю в ступор. Словно забыла собрать Купу обед в школу. Или надеть трусы. Забавно, как в момент стресса мозг порой отказывается строить простейшие логические цепочки. По всему телу проносится волна тревоги, ноги наливаются свинцом, готовясь к побегу. Ведь я все знаю. Думала, что знаю.

Джорджия недоуменно моргает и указывает пульверизатором на экран:

– Найдите ее имя в списке, миссис Дрей.

Мозг Джорджии функционирует исправно. Потому что она не напугана. Мы с Ариэллой должны были встретиться в саду через пятнадцать минут. Теперь она все знает, а рассказала ей Трейси. Но о чем? О Матео? Его бизнесе? Или о том, что случилось в ту ночь, когда Трейси исчезла из клуба? Я понятия не имею, что именно подруга хотела мне сообщить, будь оно хорошим или плохим, и горло у меня перехватывает.

Листая контакты, я останавливаюсь на номере домашнего телефона соседей. Ариэлла. Впервые услышав ее имя, я тотчас вспомнила о моей любимой принцессе, русалочке Ариэль. Такое нежное, женственное, волшебное имя. Идеально подходит моей идеальной соседке.

Джорджия возвращается к окну, ставит пульверизатор на подоконник и описывает происходящее внизу тоном футбольного комментатора:

– Смотрите-ка, еще полицейские. А вот и скорая. Слишком много зевак.

Гудки длятся целую вечность, и вдруг голос Ариэллы – легкий, веселый, праздничный, как у принцессы, – сообщает, что сейчас их с Матео нет дома, но они обязательно перезвонят мне позже. Я снова набираю номер и, когда трубку наконец снимают, замираю, набрав полные легкие воздуха.

– Слушаю. – Безапелляционный тон. Мужской голос. Заранее осуждающий. Обвиняющий. Это один из них. Коп. Я сбрасываю звонок.

Три месяца назад

Перед тем как Ариэлла приходит ко мне «поговорить», я стараюсь придать кухне как можно более уютный вид. Ванильные свечи и белые розы в невысокой вазе. Холодный кувшин воды со льдом и лимоном. Заварочный чайник на подносе с шоколадным печеньем и колотым сахаром. Сливки для кофе, соевое, миндальное и обезжиренное молоко – пусть выбирает по вкусу. Работает радио, но я его выключаю, услышав назойливую рекламу холодильников за полцены, явно диссонирующую с атмосферой безмятежности, которую я пытаюсь создать. Вместо этого ставлю фоновую музыку – не ту, что играет в забегаловках, а в стиле лаундж, какую можно услышать в шикарном винном баре. Водружаю на столик блюдо с ломтиками бананового хлеба, сдобренного маслом. Открываю двери на террасу, впуская в кухню легкий речной бриз, который приносит с собой отдаленный гул лодочных моторов.

Все должно выглядеть идеально, чтобы сгладить несовершенство клиента. Такая же атмосфера царит и в моей рабочей студии: тщательный контроль температуры воздуха в помещении; плюшевые подушки, которые клиенты могут тискать, мять и обхватывать руками; пледы, тапочки и салфетки, но только не эвкалиптовые, а с ароматом кондиционера для белья, навевающим ассоциации с домашней стиркой, мамой и детством. Когда Ариэлла звонит в дверь и Джорджия идет ей открывать, я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание секунд на десять, не зная, чего ожидать. И с чего это я так разнервничалась? Наверное, хочу, чтобы Ариэлла подумала, будто у меня всё под контролем. Ведь каждый хочет, чтобы о нем так думали.

Ариэлла заходит в сопровождении высокого крепкого мужчины, замурованного в темный костюм. На нем солнцезащитные очки, которые он не снимает даже после того, как переступает порог моего дома. Я представляюсь, мужчина кивает, а соседка нервно хихикает:

– Матео считает, что мне нужен сопровождающий.