Любимая для спонсора (СИ) - Ривера Полина
– Нельзя… – все еще не успокоив дыхание, отвечает она. – Не хочу, чтобы к списку моих врачей добавился венеролог.
– Я чистый.
– Пока не увижу справки, не пущу… Но ты не бойся, Филин. Я слово держу. Отработаю… хм… любезность.
Она спускается на пол и устраивается между моих ног. Возвращается к тому, на чем остановилась. Я замираю, позволяя ей познакомиться с моим бойцом. Она и его трогает, как слепая… По-особенному… Не как простая девка, которой заплатили. Обводит контур головки, повторяет рисунок тугих, вздувшихся вен, змеящихся под кожей. А потом обхватывает его губами…
Примеривается, берет глубже, высекая из моей груди хриплый стон. Не понимаю, чего ее козлу не хватало? Хотя нет – хорошо, что ему чего-то не хватало… Потому что… Не было бы сейчас у меня Любы.
Ее горячие пальцы ласкают кожу моих бедер, пока она с остервенелым старанием отсасывает мне. Мне хватает нескольких минут, чтобы вернуть подаренное ей удовольствие. И Люба берет все, что я ей даю. Не кривится и не отворачивается. На ее губах поблескивает мое семя, на щеках пылает малиновый румянец, а в груди заполошно бьется сердце… Наверное, разбитое… Вероятно, его осколки ранят ее изнутри, потому что Люба тихо произносит:
– Я могу идти?
Меняется в лице, будто приходя в себя, смаргивая пелену возбуждения и возвращая стыд. Злость. Ненависть ко мне – подлому потребителю.
– Погоди, я помогу тебе помыться.
Подхватываю ее на руки и несу в душ. Чувствую то же самое – странное стеснение или досаду. Будто все, что произошло – неправильно.
– Можно я сама? Пожалуйста, – взмаливается она. – Мне тебя... много.
Глава 6.
Глава 6.
Михаил.
Я вызывал у женщин разные чувства: интерес, вожделение, разочарование. Они всегда давали понять, чего хотят. И сколько стоят тоже. Их готовность приспосабливаться и потакать была прямо пропорциональной количеству предложенного бабла. Но сейчас… Пожалуй, такой отчаянной ненависти по отношению к себе я не встречал…
Замираю возле дверей спальни и слушаю телефонный разговор Любы. Взмахиваю ладонью, чтобы постучать, но медлю, прислушиваясь к ее словам.
– Я ненавижу его, Санька! Всей душой… Это самый ужасный человек на свете. Да нет же, подслушай… Думаешь, я слишком к нему жестока?
Люба замолкает. Слушает рациональный ответ подруги, а потом, как будто смягчается.
– Да, все отвернулись. Мне даже не звонит никто, представляешь? Вычеркнули меня, как… Стерли, как пыль. Не сомневаюсь, что и мое личное дело… выкинули, – шепчет дрожащим шепотом.
Сквозь подсвеченную щель в дверях я вижу ее хрупкую фигуру и прямую спину танцовщицы – словно в нее вбили кол. У Любы идеальная осанка, тонкая шея… Ровный, уверенный голос – когда речь идет обо мне…
– Он… Господи, Сашенька, ну не сравнивай ты. Ты любила Павла, а я его… Презираю, понимаешь? Мне он кажется… Кажется, в нем нет ничего святого. В нем нет ничего хорошего.
Сердце сжимается в бесчувственный камень. Ни хера у меня не получится. Я могу разорвать грудную клетку руками, выдрать его и бросить к ее ногам, и все равно буду не нужен… Оно заполошно бьется в груди – большое и… для нее… А потом останавливается, смирившись с неудачей. Значит, буду пользоваться тем, на что могу посягать – на ее тело… Прекрасное и страстное.
– Сань, ну ты чего? Мне о таком говорить стыдно… Да, было уже. Все, пока. Ты же знаешь, что я не люблю о личном болтать.
Я громко шагаю, делая вид, что подошел только сейчас. Стучусь в ее дверь и получаю короткое «да».
– Доброе утро, как спала?
– Спасибо, хорошо, – отвечает Люба, опуская глаза.
Она снова в очках. В шерстяной темно-синей водолазке и брюках с высокой талией. Волосы собраны в пучок на макушке. Замечаю на тумбочке блеск для губ и пудру. Подхожу, без стеснения забирая предметы.
– Помочь тебе накраситься? – спрашиваю неожиданно, вертя их в руках.
– Может, ты еще мне поможешь брови выщипать? – смеется она. Удивленно и совсем без злобы.
– Могу, наверное. Когда живешь с младшей сестрой, умеешь многое. Ну так что?
Открываю пудру и касаюсь этой штукой, что в ней лежит, лица Любы. Она замирает. Снимает очки, позволяя мне пройтись по ее лицу. Лоб, нос, щеки…
– У тебя красивая кожа, – сглатываю и глубоко вздыхаю. – Тонкая и нежная.
– Спасибо. Правда, спасибо за… помощь.
– Брови, кстати, уже не мешало бы выщипать.
– Сама знаю. А ты… Знаешь, я даже не удивлена. Другому наверное, сказала бы, что он грубиян. А тебе…
– Я не со зла. Сейчас съездим к твоему врачу, а потом я отвезу тебя в салон. Пусть девочки сделают все, что тебе нужно. Как ты на это смотришь? И, Люб…
Подхожу так близко, что она чувствует мое дыхание, коснувшееся виска. Отступает на шаг и выставляет руки в оборонительном жесте.
– Миша, пока не будет презервативов, не надо…
– Я понял. Раз пошел такой разговор, оба сдадим анализы.
– Я не против. Так что с блеском?
– С каким еще блеском?
– Для губ. У тебя в руках.
– Черт. Конечно, сейчас.
Я никогда этого не делал. Наврал про умения, хоть и сеструха у меня имеется. Неуклюже мажу ее губы липкой дрянью и возвращаю вещи на тумбочку.
– Что-то еще? – спрашивает она.
– Хотел спросить, какие ты любишь книги? Закачаю в читалку.
– Сама справлюсь, спасибо. Когда выезжаем?
– Сейчас я завтрак приготовлю, покормлю тебя и поедем. Особыми кулинарными способностями я не обладаю, так что…
– Можешь не волноваться. Я сварила яйца, порезала хлеб и заварила чай, пока ты спал. На это я способна. На приготовление супа или жаркого, увы, нет.
– Ты большая молодец, Люб, – отвечаю, улыбнувшись. Жаль, что она не видит… Не видит, как я на нее смотрю.
Люба касается стен руками и идет в кухню. Нащупывает столешницу, вынимает вилки, тянется руками к полке с тарелками.
– Ловко у тебя получается.
– Есть риск, что я останусь такой навсегда. Так что… Понятно, что в пансионатах для слепых всегда есть персонал и можно обратиться за помощью, но… Хотелось бы оставаться самостоятельной, насколько это возможно.
– Какой еще пансионат? – выдавливаю, чувствуя, как боль парализует мышцы. Я каким-то одеревеневшим себя чувствую. Беззащитным перед хлынувшей в душу тоской… Ее много и она до ужаса горькая.
– Наш договор закончится. Мне нужно будет думать о своей жизни после него, – твердо отвечает она. – Я воспользовалась твои подарком и уже с утра изучила предложения.
– Предлагаю оставить эту тему, Люб. На год.
Режу колбасу и сыр, а Любе позволяю намазать на ломтики хлеба сливочное масло. Может, сеструху ей на помощь прислать? Познакомятся, возможно, подружатся. Аринка у меня хорошая девчонка, должна Любе понравиться.
– Люб, ты не рвись что-то делать в моей квартире. У меня домработница есть. И я…
– Меньше всего я рвусь что-либо делать для тебя, Филин. Для себя, слышишь? Я упражняюсь в бытовых навыках только из-за себя.
– Тогда, моя квартира в твоем распоряжении, – отвечаю, проглотив ее колкость. Не для меня… Ежу понятно, что я занимаю в ее жизни самое последнее почетное место.
Глава 7.
Глава 7.
Михаил.
Странно, что Любка промолчала о подробностях нашего вчерашнего секса. Я уверен на все сто, что девушки обсуждают нас за спиной. Вот мужики – в редких случаях… Почти никогда. А она ушла от ответа… Сидит сейчас и делает вид, что смотрит в окно. Хотя ни черта за ним не видит. Постеснялась сказать Сашке, что ей со мной было хорошо… Стыдно ей.
Знала бы она, отчего стыдно мне? И как больно каждую минуту видеть ее такой…
Дима прогрел машину и оставил ключи в почтовом ящике. Отогнал с парковки служебную тачку, оставив управление личным автомобилем мне. Еду медленно, то и дело поглядывая на Любу. Съезжаю с Невского, решаясь включить аудиокнигу, которую заслушал до дыр – тишину между нами терпеть невыносимо.