Я (не) буду твоей (СИ) - Инфинити Инна

— Сто три,— морщусь от боли.

Набирает три цифры, подносит телефон к уху, ждет. Потом быстро тараторит о ножевом ранении, называет адрес, плачет, просит приехать быстрее. А я гляжу на нее, изо всех сил стараясь не отключиться, и любуюсь. Красивая: шоколадные волосы, ореховые глаза, пухлые розовые губы. И такая искренняя, такая чистая.

Если мне не изменяет слух, за это время мимо нас прошли несколько человек, и никто не остановился. Подозрительно покосились только и ускорили шаг. Точно так же они бы не остановились, если бы стали свидетелями изнасилования Даши.

«Убью за нее», проскальзывает мысль в голове.

— Они уже едут. Ты, пожалуйста, только не умирай, хорошо?

— Умереть, спасая самую красивую девушку в мире, — не худшая смерть, правда?

— Не смешно! — всхлипывает.

— А я не шучу.

Даша берет меня под голову и укладывает к себе на ноги. Гладит ладонями по лицу, успокаивает.

— У тебя так много крови, надо остановить.

Ее голос доносится до меня, словно сквозь вату. Веки опускаются, тьма подбирается. Собираю в кулак всю волю, чтобы остаться в сознании и любоваться Дашей дальше.

— Витя, ты держись, пожалуйста, прошу тебя. Скорая сейчас приедет. Почему кровь продолжает идти!? Как остановить!? — срывается на рыдания. — Надо чем-то зажать!

Быстрым движением Даша снимает с себя кофточку, складывает ее в несколько раз и прикладывает к моей ране. Продолжает всхлипывать и шумно дышать. Я же больше никуда не могу смотреть, кроме ее красивой груди в белом кружевном лифчике.

— Витя, ты тут? — слегка хлопает меня по щеке. — Витя, говори со мной, не молчи.

— Ты очень красивая, — едва шевелю губами. Каждое слово даётся с трудом, язык и рот будто онемели.

— А ты очень наглый и дерзкий. Но я так тебе благодарна. Если бы не ты… Витя, прости меня, пожалуйста, что грубила в баре. На самом деле я не злая. Ты только не умирай, хорошо? Витя, я прошу тебя, — заходится новым приступом рыдания.

До тьмы остается один шаг. Глаза уже почти закрылись красивое лицо Даши расплывается.

— Витя, открой глаза!!! — кричит в панике.

Предпринимаю последнее усилие, чтобы разомкнуть веки.

— Не умирай, пожалуйста, Витя! Проси, что хочешь! Я все сделаю! Только прошу тебя, прошу… — слезы не дают ей договорить.

Я не могу отправиться в тьму, не воспользовавшись этим шансом. Она ведь сама сказала: проси, что хочешь.

— Сви… — запинаюсь, губы не двигаются.

— Что??? Что ты сказал? Говори со мной! Говори!

— Свидание, — хриплю.

Произнести одно это слово тяжелее, чем разгрузить вагон. Но я все-таки это сделал.

— Свидание? Да, хорошо! Я пойду с тобой на свидание! Ты только не умирай, Витя, пожалуйста. Витя!!! Открой глаза!!!

Она согласилась. Уголки губ ползут вверх в довольной улыбке, а веки окончательно смыкаются.

«Моя смерть была не зря», — последнее, что успеваю подумать.

Глава 5. Роднее всех на свете

— Витя, очнись! — бью его по щекам. — Очнись!!!

Он не открывает глаза. Паника разрывает изнутри. Я держу в руках бездыханное тело парня и чувствую, как шевелятся мои волосы на затылке.

Неужели он... Из-за меня…

Нет, я запрещаю себе думать об этом. Витя просто потерял сознание. Он очнётся.

Он обязательно очнётся!!!

— Витя, — тихо скулю. — Пожалуйста, открой глаза.

Ноль реакции. Страх обволакивает меня в кокон, поглощает полностью, разъедает. Склоняюсь к парню, утыкаюсь лицом в его грудь, обнимаю, прижимаю к себе.

Мне так больно терять его — наглого незнакомца, которому грубила в баре и о котором совсем ничего не знаю. Но вот сейчас, прижимая парня к себе, почему-то чувствую, что он мне роднее всех на свете. Разве такое возможно? Разве можно так сильно бояться потерять незнакомого человека?

Вой сирены становится ближе. Отрываюсь от Вити и оборачиваюсь на звук. Карета скорой помощи с мигалками заезжает в переулок и едет прямо на нас. Не успевает остановиться, как из нее выбегает бригада врачей.

— У вас ножевое ранение? — сходу налетает на меня мужчина.

— Да. Он потерял сознание. Или… — произнести вслух слово «умер» не получается.

Врачи грубо отталкивают меня от Виктора, перекладывают его на носилки.

— Можно с вами поехать? — слезно прошу.

— Да.

Подскакиваю на ноги, оглядываюсь и вдруг замечаю свою сумочку в паре метров. Грабители ее бросили. Или выпала. Не важно. Хватаю сумку и залезаю в скорую помощь вслед за носилками с Витей.

— Пульс очень слабый, много крови потерял, — констатирует один из врачей. — Быстрее в больницу! — кричит, видимо, водителю. — А то не довезем.

Врачи проделывают какие-то манипуляции с телом, разрезают футболку, осматривают рану. Подключают Витю к какому-то аппарату. А я забилась в угол, сложила руки в замок и читаю единственную известную мне молитву. Только бы Витя жил. Только бы он жил.

Приезжаем в больницу, я бегу вслед за каталкой. Меня останавливают в коридоре, не дают пройти дальше. Я только вижу, что Витю завозят в операционную. Двое мужчин в белых халатах что-то мне говорят, но я их не слышу. Колочусь в истерике, рыдаю, прошу дать мне пройти. Обессилев, приваливаюсь к стене и сползаю на пол.

Мне приносят пластиковый стакан воды из кулера, вливают холодную жидкость в рот. Потом двое мужчин берут меня под руки и куда-то ведут. Послушно перебираю ватными ногами, даже не запоминая пути. Передо мной открывают дверь, в нос бьет запах хлорки. Это женский туалет. Тут же рядом возникает медсестра, заводит меня внутрь и провожает до умывальников.

Смотрю в зеркало и не могу узнать девушку в отражении. Это я?

Все в крови: лицо, волосы, шея, грудь, живот, руки. На мне почему-то нет кофты. Некогда белоснежный бюстгальтер покрыт багряными пятнами.

Почему я без кофты? Где она?

— Умойтесь, — медсестра открывает мне кран.

Автоматически тянусь руками к воде. Едва тёплая. По белой раковине стекают светло-алые струи: смывается кровь. Она даже под ногтями. Уже засохла.

Набираю воду в ладони и умываюсь. Сознание немного прочищается, мысли становятся яснее. Выдавливаю дешевое жидкое мыло из дозатора на стене и растираю по лицу и шее. Смываю. Затем оттираю кровь с груди, живота, рук. Подставляю под воду окровавленные пряди волос. Закончив, насухо вытираю себя бумажными салфетками.

— Наденьте пока медицинский халат, — девушка протягивает мне его.

Вспоминаю, что сняла с себя кофту, чтобы зажать рану Вите. Наверное, она там и осталась валяться. Облачившись в халат, возвращаюсь в сопровождении медсестры в коридор и без сил опускаюсь на скамейку.

— Мы сообщили полиции, скоро приедут и допросят вас, — обращается ко мне незнакомый мужчина. Наверное, врач или медбрат.

— Как он? — спрашиваю едва слышно. Голос то ли сел, то ли охрип.

— Потерял много крови. Врачи борются за его жизнь.

Сомкнув веки, остаюсь ждать. Голова раскалывается, сил нет. Не выдерживаю и ложусь на скамейке, поджав ноги. Врачи, медсестры суетятся, бегают. Несколько раз подходят ко мне и предлагают помощь.

Наконец-то приезжают служители порядка. Рассказываю все, как было, ничего не утаиваю и даже даю примерное описание внешности отморозков. Где-то в глубине души зарождается страх, что отец обо всем узнает. Доложит полиция или кто-то еще.

Годы идут, а это чувство животного страха перед гневом отца не меняется. Я испытывала его в пять лет, в десять, в пятнадцать и продолжаю испытывать в двадцать два.

— Скажите, — обращаюсь к полицейскому. — Если я уже совершеннолетняя, вы ведь не должны сообщать о случившемся моим родителям?

— Нет, — он даже слегка смеется вопросу. — Мы ведь даже не спросили имена и контакты ваших родителей.

— Спасибо.

Полиция уходит, а я остаюсь сидеть, ждать хоть каких-то вестей о состоянии Вити. Глаза смыкаются, сознание отключается. Держусь из последних сил. Снова и снова читаю молитву. Снова и снова боюсь потерять этого незнакомого парня.