Город имени меня (СИ) - Ру Тори
Сейчас они отвалят в свое прекрасное далеко, а обо мне даже не вспомнят.
Сердце пронзает острая боль.
Однажды, когда-то давно, мама не забрала меня из детского сада. То гадкое, липкое, кошмарное чувство одиночества и ненужности я пронесла через года.
Впрочем, грех жаловаться. Сегодня со мной и так случилась масса чудес из разряда «никогда».
Допиваю колу и отставляю пустой стакан. Кошусь на изгвазданные штаны, вздыхаю и вешаю на плечо лямку рюкзака.
Впереди ночевка на жестких стульях зала ожидания, возвращение в превращенную в помойку квартиру, шарага, длинные выходные, мир, труд, май...
— Котенок, хочешь с нами? — мурлычет кто-то над ухом, окутывая облаком сладких духов. Изрядно офигев, поднимаю голову, и томная Света, явно довольная произведенным эффектом, утробно и низко продолжает: — Цар-р-рапучий такой, отчаянный котенок, уделавший Юру...
— Ч-чего?
Грязный намек сменяется теплой улыбкой:
— Не поняла? У нас намечается туса. Поехали. Не съедим, не дрейфь.
Она прикалывалась. Вот больная... От накативших слез дрожит подбородок и трудно дышать.
Кто бы еще час назад мог подумать, что я буду ей благодарна. За возможность чуть дольше задержаться в их мире. За счастливую карту, которую, если повезет, я сумею разыграть.
Завтра суббота, занятия со второй пары. На маньяков они не похожи, так... почему бы и нет?
От выгодных предложений не отказываются — так говорит папа.
Однако кислая мина красавчика Юры вызывает изжогу. Отчасти оттого, что он и Света, кажется, все же вместе...
— Твой парень будет против, — бурчу под нос. — Спасибо. Я пас.
— Расслабься. Флэт тоже мой! — заверяет она. — И я там хозяйка.
4
Меня не нужно просить дважды — вручаю Свете коробку с недоеденной пиццей, и, аккуратно задвинув стул, спешу за ребятами к ближайшей стоянке.
Бешеный ветер стих, заметно похолодало — добытый преступным путем свитер больше не согревает, изо рта вырываются облачка пара, накрапывает мелкий дождь.
Впереди, словно полководец, вышагивает аристократ, он великолепен даже со спины, и я решаю на него не смотреть. Много чести...
Впрочем, на накрепко переплетенные пальцы Элины и Ярика я не смотрю тоже — перевожу внимание на покоцанные носки кедов и мокрый асфальт. Этот вид намного привычнее.
Новые знакомые словно только что сошли с подиума — уверенные в себе, красивые и все как один долговязые (Света — за счет высоченных каблуков, остальные — благодаря природным данным). Я плутаю среди них, как средь деревьев в густом лесу, задираю голову, чтобы быть в теме и чувствую себя приблудным котенком.
Наружу снова прет уязвленная гордость, но я жестоко ее подавляю.
В конце концов, так и есть: я — приблудный котенок. «...Цар-р-рапучий такой, отчаянный...» — вкрадчивый голос Светы шелестит в ушах и нагоняет ужас, однако переночевать в ее квартире всяко лучше, чем на грязном вокзале по соседству неизвестно с кем.
Словно уловив мои сомнения, Ярик оглядывается и хитро подмигивает.
Удивительно, но именно этот устрашающий чувак усмирил мою паранойю, внушил доверие и теперь, с какого ракурса ни посмотри, видится светлым, добрым, милым и до остановки дыхания симпатичным. Или же я попала под гипноз.
Элина, проследив за его взглядом, тоже ободряюще улыбается — слегка, уголками губ, но я окончательно расслабляюсь. Там, на неведомом флэте, меня точно не изнасилуют и не убьют.
В парковочном кармане у остановки тоскуют две тачки: серебристая — новенькая, без единого пятнышка, и красная — поменьше и погрязнее.
Ну конечно же: принц, эффектно поправив волосы, открывает переднюю дверцу именно серебристой и садится за руль, а я сдавленно матерюсь. Дело не в классе и стоимости авто, а в том, что эта машина такая: ухоженная, фанатично отполированная, сияющая чистотой.
Мой бзик. Мой пункт.
Похоже, у нас с этим придурком все же есть что-то общее.
Ками, Дейзи и Никодим едут с ним.
Света нажимает на брелок сигнализации, забрасывает коробку с пиццей в багажник и, картинно отклячившись, под треск швов узкой юбки опускается на водительское сиденье.
Ярик и Элина ныряют назад, а мне достается место справа.
— Домчу с ветерком! — обещает «Мисс большая грудь».
— Помолимся, сестры! — ржет Ярик.
Быстро пристегиваюсь, хватаюсь за ручку и судорожно пытаюсь вспомнить хоть одну молитву. И не зря.
Врубив аварийки, Света рывком сдает назад, едва не влетев под рейсовый автобус, встраивается в левый ряд и давит на газ. Тычет длинным вишневым ногтем в приборную панель, по экрану разбегаются разноцветные огоньки эквалайзера, откуда-то снизу раздается приятная музыка.
Люблю музыку — раскрашиваю ею серые будни, но не слежу за новинками: в жизни много других, куда более важных забот.
И сейчас мне жаль, что все складывается так.
Откидываюсь на подголовник чужой комфортной машины, провожаю взглядом набившие оскомину городские виды и вдруг до удушья остро осознаю, что многого не имею. И, вероятно, уже не смогу заиметь.
Глупо злиться на этого Юру и брезгливое раздражение в его глазах. Глупо конфузливо кряхтеть от проявлений взаимной любви Ярика и Элины, рядом с которыми жарко даже просто находиться в одном авто.
Если применить ко мне небезызвестную пирамиду потребностей, обнаружатся, что я могу позволить себе лишь две ступеньки базиса — набор примитивных скиллов, необходимых для выживания, и никакой надстройки — любви, увлечений, идеалов, идей. При таких раскладах я не стану гениальным ученым, музыкантом, писателем, спасителем вселенной. И, глядя на разносторонних и ярких людей, живущих не одними лишь шкурными интересами, отчетливо вижу разверзшуюся между нами пропасть.
Примазаться к их миру я не сумею даже в мечтах.
За окном пролетают продрогшие деревья и россыпи многоэтажных панельных коробок. Вечереет, дождь размывает картинку.
Под ложечкой сосет тревога за отца, но я налегаю на позитивное мышление: после майских в шараге начнется практика, а сердобольная соседка по площадке трудится зав.столовой и, в качестве руководителя от предприятия, подпишет дневник и отчет просто так. У меня все схвачено.
В запасе три недели свободы. Сон до обеда. Папа под присмотром. Ничто не нарушит моих планов. Это ли не счастье?..
— Кир, а сколько тебе лет? И... что с родителями? — окликает меня Ярик; опять ловлю волну искренней заботы и еще на миллиметр оттаиваю. Непостижимым образом он считал то, что я обычно тщательно скрываю, но соврать ему никакого желания нет.
— Семнадцать... — отвечаю светло-карим глазам в отражении узкого зеркала. — Отец бухает. Мать умерла.
Ярик понимающе кивает, но более не достает, и на заднем сиденье продолжается тихая беседа.
Снова вперяюсь в окно. Дождь разошелся до ливня, поливает стены и крыши угрюмых спальных районов, поблекшие зонты, недавно высаженные клумбы и стаю бродячих собак — товарок по несчастью. Снаружи мерзко, зато в салоне тепло.
Света нашептывает под нос слова песни и противно подвывает в припеве, но наполненный желудок настаивает на благосклонности. Зеваю и вслушиваюсь в разговоры ребят — неплохо бы иметь представление и о собственных ближайших планах.
Они обсуждают какой-то концерт.
Концерт в квартире?..
Одно явно не вяжется с другим, и я перестаю вникать в суть.
Мы едем в историческую часть города — там живут потомки академиков, деятелей культуры и высокопоставленных советских чиновников, хотя многие дома давно выкуплены под офисы и магазины.
К коренным горожанам я не отношусь — мама и отец перебрались сюда из деревни, после свадьбы каким-то чудом получили комнату в общаге и выменяли ее на двушку в рабочем районе, где мы по сей день и живем. Правда, уже меньшим составом.
Нагло подрезав «шестеру» и получив в ответ гневный рев клаксона, Света сворачивает в проулок и тормозит на стоянке у запущенных кустов сирени. Серебристая машина уже там, ее освещает одинокий фонарь, но двор выглядит нежилым. На первом этаже старинного дома находится универмаг с наглухо заваренными окнами, никогда на моей памяти не работавший, но мы огибаем его и, пригнувшись, бежим к подъезду. Света шурует ключом в железной двери, впускает нас внутрь и ведет наверх.
