Дмитрий Веряскин - Дым. Поиск любви
Она громко засмеялась, заставив меня замолчать.
– Николай, – смеясь, говорила она, – вы как священник.
– Приятнее на этот раз. Лучше чем сектант, но в действительности я, если судить по христианским канонам, большой грешник.
– А кто в наше время без греха?
– Да. Вы правы, таких мало, но уверен, такие люди живут среди нас.
– Не встречала. Так, – сказало она, встав. – Мы говорили, а я вас даже не покормила своим фирменным блюдом.
– И что это? – спросил я, наблюдая за тем, как она вынимает из пакета, что то в виде бруска, обернутого фольгой.
– Рулет. Вы не мусульманин? – улыбнулась она.
– Нет.
– И слава Богу.
Мы просидели еще несколько часов. Под ее пристальным взглядом я с удовольствием отправлял в рот тающие на языке кусочки рулета. Рассматривая пирамиду трусов, бережно выложенную ей на столике. Трусы ее подруг, знакомых наполнили купе затхлостью, она считает, что именно они, ее подруги, виноваты в том, что в ее жизни сложилось все так, как ей не хотелось. Я не отвечал, она и не требовала этого. Ей нужно было вывалить все, что накопилось в «барабане», чтобы хоть немного почувствовать себя свежее и легче. Видя усталость в моих глазах, она закончила с трусами, прибралась на столике и вышла из купе умываться перед сном. Толян еле слышно сопел. Пользуясь моментом, я позвонил Оксане.
– Аллеее, котик, – лился в меня ее радостный голос.
– Ты дома уже?
– Да. Минут сорок назад приехала, только покушала. Ну, что уши развесил, иди.
– Ты кому? Сережи?
– Сережи. Кому еще. Дядь Коль, привет! – услышал я его голос.
– Привет, Серега!
– Думаешь, он тебя услышал? – засмеялась она.
– Думаю, нет. Не хихикай. Привет передавай.
– Привет тебе. Все дуй наверх. Позвони, позвони. Сам говорит, завтра позвонит тебе.
– Мне самому надо было, что-то я не подумал.
– А ты что мне хихикать запрещаешь?
– Пока можешь хихикать. Расстояние чувствуется да?
– Ой, – звонко засмеялась она, – боюсь. Не смеши, котик. А ты что это, мне ни одного смс не написал?
– Потому что, это, я был занят.
Она смеялась.
– Чем это?
– С соседкой по купе общался.
– И че говорит?
– Оксан, перестань смешить меня.
– А че?
– А то! Как день прошел?
– Скучно, – ответила она с наигранной обидой. – И ты еще мне запрещаешь смеяться. А я радуюсь, что котик позвонил своей кошечке.
– Я тоже рад слышать тебя, любимая.
– Ну и о чем весь день говорили?
– О любви.
– Какой?
– Что ее бывает несколько видов?
– Нет.
– Вот о ней и говорили.
– Бе-бе-бе. Укусила бы тебя за жопу.
– В принципе, ничего не имею против этого, но думаю, покусал бы все—таки я свою самую красивую попочку.
– Так долго, – вздохнула она, – ждать твоей попочке, но попочка…. Что с ней будет, а я скучаю сильно, присильно.
– Я тоже кошечка, скоро приеду.
– Ты еще даже не доехал.
– Но я уже вступил в заключительный акт, после которого мы будем неразлучны и вечно вместе.
– Мы ждем тебя, котик! И очень сильно ЛЮБИМ, – трогала она мое сердце.
– Я вас тоже.
Мчался поезд, зацепив линию горизонта, скрывая от усталых глаз вечно радостное солнце. Сонные от осеннего холода насекомые, вдребезги разбивались о его ветровое стекло и разрезающую сумерки ярко светящую фару. Он нес меня к заключительному действию моего скучного, черно – белого фильма, с громким названием «жизнь». В нем, в этом фильме, было все и в то же время ничего по истине ценного. Все! За исключением самой ЖИЗНИ!
Утром следующего дня меня разбудил непонятный стук и шуршание. Я открыл глаза, и перед самым моим носом увидел припухшее лицо Толяна, лазающего под столиком.
– Толян, ты чего потерял? – шепотом спросил я.
– Умираю, – хрипел он в ответ, – надо опохмелиться. Вчера осталось что-нибудь?
Я даже не успел ответить ему.
– Ничего не осталось, – далеко не сонным голосом сказала Наталья.– Вылезь оттуда, сейчас заварю крепкого чая.
Странно, но Толян послушно вылез и сел у нее в ногах.
– Сейчас, я быстро, – встала она, накинула куртку и вышла из купе.
– Сильно плохо? – спросил я, вылезая из-под одеяла.
– Чаю попью, вообще сдохну.
– У меня есть средство, говорил мне знающий человек, с похмелья лучшего человечество еще не придумало.
– Ну, – жалобно смотрел он на меня.
– Подожди. Сейчас все будет, иди пока умойся хоть.
Он хотел возразить, но все—таки вышел из купе. Я достал пачку сока из сумки и вышел вслед за ним.
– Николай, куда это вы? – встретила меня Наталья, с тремя стаканами парящего чая.
– Я на секунду, давайте открою вам купе.
Я открыл ей дверь, пропуская внутрь.
– А где наш ветеран? – спросила она.
– Ушел в туалет, сейчас вернется.
– Пьяный бы оттуда он не вернулся.
– Возьму это под контроль, – сказал я, задвинув дверь.
Дверь в туалет была заперта, я дернул несколько раз ручку, громко позвав его по имени. Толян открыл дверь.
– Закрывай, – сказал я, протискиваясь между ним и раковиной.
Он смотрел на меня красными, слезливыми глазами.
– А сок зачем? – спрашивал он, закрывая дверь.
– Сейчас увидишь, вообще плохо?
– Блеванул, получше стало, надо умыться.
– Давай, а я пока все достану.
Я раскрыл пачку и аккуратно, боясь того, что гашиш может выпасть, начал сливать сок в унитаз. Опустошив пачку, я разорвал ее, сразу увидев две колбаски, завязанные в презервативы.
– Сигареты есть? – спросил я, смывая сок с презервативов.
– Есть, – полез он в карман.
– Прикуривай.
Гашиш кипел на угольке сигареты, тоненькой струйкой дыма попадая в наши легкие.
– Думаю по два крапаля будет нормально, – говорил я, наблюдая за тем, как Толян всасывал плотную струйку дыма.
– Даже дым не выходит, – сказал он, пытаясь выпустить из легких дым.
Мне стало ужасно смешно от его удивленного лица.
– Он уже окутал твое сознание, чувствуешь?
– Ничего не чувствую, – серьезно отвечал он.
– Недолго осталось, пошли, чаю много не пей и не ешь пока, а то загрузит тебя.
– Да че загрузит. Байда какая-то. Надо за пивком сходить, – сказал он, открывая дверь.
– Пойдем пока в купе, подруга тебя заждалась.
– Какая она мне подруга? Бля… Че я ей бухой наплел?
– Что бы ни наплел, все нормально. Все, заходи, – взялся я за ручку двери.
– Подожди, – остановил он меня. – Не знаю почему, но мне что-то стыдно идти туда.
– А ты говоришь, ничего не чувствуешь! Это дым! Очень помогает взглянуть на себя, как бы со стороны. Пошли, – сказал я и открыл дверь.
На недовольном лице Натальи шевельнулись помидоры.
