Элизабет Лорд - Похищенные годы
Люси схватилась за щеку, где на красном фоне отчетливо отпечатались белые следы пальцев. Вдруг закричал младенец, и, чтобы немного успокоиться, Люси подошла к нему, взяв на руки и укачивая, пока тот не затих.
Летти отвернулась, чтобы не видеть их, глядя в стену.
– Уходите, – прошептала она. – Я оставлю ребенка – он принадлежит нам с Дэвидом. Никто не смеет взять сына Дэвида.
До нее донесся голос Люси, озлобленной несправедливой пощечиной.
– Посмотрим!
Но голос Винни оставался нежным и очень убедительным.
– Ты себя плохо чувствуешь, поэтому мы сейчас уйдем. Но подумай, Летти. Разве ты хочешь, чтобы ребенок вырос с клеймом… ээ… мне придется сказать… с клеймом ублюдка. А так его и назовут. Другие дети. Они могут быть такими жестокими. Когда узнают, что у малыша нет отца, они его обзовут именно подобным словом. Ты этого хочешь? Если да, то ты думаешь только о себе!
Винни придвинулась как можно ближе, чтобы ее слышала одна Летти.
– Если ты отдашь ребенка чужим людям, то никогда его не увидишь. А если его возьму я, твоя старшая сестра, вы могли бы часто видеться. И мои сыновья считали бы его своим братом. Мы бы назвали его Джоном или Кристофером…
– Я подобрала имя, – пробормотала Летти. – Его зовут Дэвид.
– Не думаю… – Попытка Люси возразить была пресечена взглядом, брошенным на нее Винни.
Старшая сестра вновь повернулась к молодой матери, продолжив все тем же успокаивающим тоном:
– Все равно, мое предложение самое лучшее. Самое лучшее для… Дэвида, – добавила она осмотрительно. – И, в отличие от других нежена… от других людей, вы будете видеться так часто, как ты захочешь. Но у ребенка будет подобающая фамилия – Ворт, и никто не догадается, что мальчик рожден вне брака.
Люси, очевидно, подслушивала.
– Ворт? – взвизгнула она, и, опустив младенца в кроватку, бросилась к ним, готовая бороться до конца.
– И кто это говорит? Я могу воспитать его не хуже, и чем тебе не нравится наша фамилия – Морекросс?
Винни, мгновенно забыв о своем намерении быть осторожной и тактичной, развернулась к ней лицом.
– А как, ты думаешь, ты сможешь? Теперь, когда Джека призвали на войну? Ты и со своими-то дочерьми еле справляешься!
– Ложь! – В глазах Люси появились слезы. – Ты хочешь ребенка Летти, потому что потеряла своего…
– Заткнись! Ты должна знать, что это такое, ведь у тебя тоже однажды был выкидыш.
Раздающиеся рядом крики вернули Летти к реальности, отвлекая от ощущения безысходного горя и вызывая приступ ярости.
– Замолчите, вы обе! Остановитесь! Прекратите! – Она была близка к истерике. Голос отдавался в ушах как чужой. – Прекратите! Я больше не выдержу! Он мой!
Сколько раз она это уже повторила? Требование, мольба. Дэвид будет ее. Его имя Дэвид, и никакое другое.
– Он мой, – сказала Летти снова, чувствуя, что сдается.
Винни угрожающе нависла над кроватью, хотя голос вновь стал нежным.
– А какую фамилию ты выберешь для него, Летти? Что проставят в свидетельстве о рождении? Твою фамилию? Если его усыновлю… если его усыновят, – поправилась она спешно, услышав резкий вздох Люси, – то у мальчика будет имя, с которым ему не стыдно жить. И не надо говорить ребенку, что ты его настоящая мать.
– Нет. – Летти тихо плакала.
– Оставишь у себя и что скажешь, когда сын начнет задавать вопросы?
Голос Винни все звучал и звучал, вызывая головокружение. Кто-то заплакал – это была она сама. Тело сотрясали рыдания, и она не могла остановиться.
Она оказалась прижатой к Винни, которая держала ее в объятиях, словно мать. Летти не хотела, чтобы ее обнимали, она мечтала, чтобы все ушли, позволив выплакаться, пока не исчезнет горе, оставив взамен пустоту.
Она безвольно лежала в руках Винни – сестры, которая собиралась ограбить ее, – ненавидя, но не протестуя, потому что не было выбора, да и сил тоже.
– Все закончится хорошо, вот увидишь, – успокаивающе промурлыкала Винни, касаясь головы Летти и вороша ее короткие, влажные от пота волосы.
Я тебя ненавижу! Слова наконец были произнесены, но не вслух, как думала Летти, а в уме. Я ненавижу вас всех! Тебя, Люси, отца. Его больше всего. Если бы не он, то мы с Дэвидом давно бы поженились и Дэвид не ушел бы на войну. Родителей Дэвида она ненавидела тоже. Винни хочет забрать ребенка, но Летти ей не позволит. Но как? Одно было ясно: родители Дэвида не должны знать о внуке, иначе они непременно отберут ребенка, и она никогда больше не увидит сына. А если его возьмет Винни…
– Он мой, – прошептала она так, словно это были последние слова осужденного на смерть. А потом взглянула в лицо Винни. – Он мой, – молила она в последний раз. – Посмотри за ним для меня.
– Да, дорогая. Конечно, – ответила Винни нежно, продолжая ерошить короткие рыжевато-каштановые волосы.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В глуши Чингфорда или Уолтамстоу октябрь был золотым – в осенних лучах солнца листья медленно становились бронзовыми и медно-красными. На Бетнал Грин преобладала охра, то же самое солнце окрашивало багрянцем кирпичные стены, придавая жемчужно-розовый оттенок серым дорожкам и желтоватый – прокопченным дымом кружевным занавескам.
Во Фландрии октябрь был лишен цвета, если, конечно, не считать цвет грязи, перемешанной разрывами снарядов и солдатскими сапогами. Здесь солнце скрывалось за дымом пороха и неподвижным желто-зеленым облаком хлора.
При звуке предупреждающих сирен капрал выхватил свой противогаз, сделал шаг назад и, зацепившись за лежащее на земле тело, упал, выронив маску.
Подбежавший товарищ помог ее надеть, но легкие уже были полны отравляющего газа. Так капрал Вильям Бинз получил право вернуться на родину и был отправлен в Англию, чтобы восстановить силы, если сможет.
В октябре Артуру Банкрофту исполнялось пятьдесят девять. Он не собирался праздновать, но Люси настояла.
– Это тебя должно развеселить, па, – сказала она ему по телефону. – Нам всем не помешало бы немного радости, учитывая, как идут дела на войне. Три года! Мы с Винни решили, что обязательно приедем к тебе на целый день и возьмем с собой детей. Тебе это понравится, не так ли? Я имею в виду, увидеться с детьми?
– Лавиния… она не станет… она собирается брать с собой… того ребенка? – спросил он, говоря намеками и близко прижимая губы к трубке, чтобы не услышала Летти.
Других своих внуков он часто сажал на колени и ласково поддразнивал. «Кашка – кошка», хихикая над их возмущенным: «Нет, дедушка, к-о-ш-к-а!» А потом серьезно добавлял: «Нет, кашка». И так продолжалось, пока они, негодуя, не убегали, или пока он не соглашался, и дети радостно обнимали старика, довольные, что именно они оказались правы.
