Imanka - Босиком по лужам
Он пил коктейль с совершенно безразличным видом. На губах легкая улыбка — маска.
— Если я чем-то тебя обидела или оскорбила — прости… Я очень хотела, чтобы эта ночь тебе запомнилась…
По прозрачной трубочке побежал красно-оранжевый алкоголь.
Я горько усмехнулась:
— Забавно… Билл Каулитц и ты — это два совершенно разных существа. Первый настоящий, живой, искренний, а вот второй… Мне так жаль… — голос дрожал, сдавая меня. В горле стоял ком.
Я поискала взглядом ребят. Том флиртовал с какой-то длинноногой красоткой. Георг что-то втирал умопомрачительного вида блондинке, которая была на голову выше него. Густав…. Густик нашел где-то газету и с увлечением ее изучал.
Билл так и стоял с приклеенной улыбкой. Волнение выдавали лишь тонкие пальцы, нервно ерзающие по ножке фужера. Я заметила, что Том краем глаза поглядывает в нашу сторону.
— Что ты хочешь от меня? — устало спросил парень.
Внутри все сжалось, загорелось. Казалось, что кто-то высыпал мне на грудь ведро желтых от жара углей. Стало невыносимо больно и неприятно.
— Ничего… — нервно дернула плечами, кусая губы. Действительно, а чего я от него хочу? Зачем пристала?
Мы с Томом смотрели друг на друга всего секунду. Неожиданно он встал, чмокнул деваху в щеку и бодрым шагом, немного качаясь, направился к нам.
— Мария, какая чудесная медленная композиция! Айда танцевать! — он подхватил меня за талию и выпихнул на танц-пол.
Черт, танцевать мне сейчас хотелось меньше всего!
—Запомни, крошка, — шептал он мне на ухо, выделывая какие-то кренделя, которые по какой-то причине принял за подобие медленного танца, — здесь, в тусовке, никому нет дела до того, что у тебя на душе. Всегда улыбайся так, чтобы они все сдохли от завести. Ты меня поняла? Никого… как это по-русски?.. Меня этому слову научила вон та фрау…
— Что именно? — не поняла я.
— Ну слово… На иб… Она так и говорила «Ини… иб…» Как же это по-русски? По-английски это значит fuck!
— Том, это слово в обществе произносить не принято, это говорит о бескультурье человека, — скривилась я. — И потом, я знаю, как вести себя в тусовке. Так что ты прав, никому нет дела до твоих проблем. Давай отрываться и веселится! По нашему, по-русски!
— Ты уверена? Я как никак немец.
— Да, что русскому хорошо, то немцу смерть! — захохотала я.
Мы отрывались с Томом на полную катушку. Мы танцевали. Что-то на двоих голосили в караоке в отдельной комнате. Очень быстро к нам присоединился Густав. Общественность была в шоке. А мне плевать! И если веселость ребят еще можно было списать на выпитое спиртное, то я скакала совершенно трезвая, так как знала, что небольшой перебор и крышу сорвет. А за крышей сейчас надо следить как никогда внимательно. И еще я следила за Биллом. Парень оставался в одиночестве не долго. Вскоре к нему подсела фрау, которая пыталась научить Тома выражению «и не ****». Фрау Билла шокировала. По крайней мере по его напряженной позе, расположению рук и ног и блуждающему взгляду, я поняла, что он и сам уже не рад знакомству, а как удрать не знает. На лице все та же улыбка падшего ангела. Иногда мы встречались взглядами, но стремительно прятали глаза.
Густава разобрало на хи-хи. Странно, он выпил-то всего ничего, но умудрялся смеяться от всего, что видел, слышал, делал. Кто бы мог подумать, что парень такой суперский! Он пытался говорить какие-то умные вещи обязательно на «кошмарном русском» (это он называл «уважением к принимающей стороне», хотела бы я на него посмотреть в Китае!), но всякий раз так закатывался от смеха, что даже окружающие, которые ни черта не понимали из его немецкого русского, ржали с ним вместе. Я какое-то время пыталась переводить, но потом поняла, что это совершенно бесполезное занятие, терялось все очарование Густика.
Том подлетел нежданно и выдернул меня из компании. Вытащил на танц-пол.
— Томми, я устала, — пожаловалась я, жалобно сложив бровки домиком. — Я третьи сутки не сплю, на каблуках, сейчас умру прямо тут.
— Ну, пожалуйста, — состроил он лисью рожицу. — Я хочу, чтобы этот танец станцевала ты. — Том резво разогнал народ, образовывая круг. — Прошу тебя! Ради меня!
— Томка… — проныла я.
— Пожалуйста…
Зазвучали первые аккорды песни. Ах, вот оно что!!! Шакира! Whenever wherever! «Не важно когда, не важно где». «Не важно когда, не важно где, Но мы будем вместе, И ты будешь рядом со мной. Вот и все дела, мой дорогой». Я даже знаю, кто зачинщик сего танца.
— Хорошо, только Биллу будет плохо видно, — заявила я, через плечо Кау-старшего в упор глядя на Кау-младшего, чрезмерно активно «разглядывающего» интерьер клуба.
— Это его проблемы. Прошу тебя!
Ну что же, если ты хочешь, Билл, то я станцую для тебя. Только смотри в мою сторону, пожалуйста.
Я секунду помедлила, ловя ритм, и красиво повела бедром… Да, этот танец был моим коронным номером на наших «восточных вечерах». Двигалась я не хуже Шакиры, а местами и лучше, с пластикой, к счастью, проблем не было. К тому же на мужчин мой «танец живота» производил такой эффект, что я в какой-то момент решила не злоупотреблять им, так как возбужденные алкоголем слабые мужские извилины в тот момент начинали работать совсем иначе, чем полагалось. Но раз меня просит сам Билл Каулитц, ради такого великого дела придется отойти от принципов. Через тридцать секунд кольцо стало настолько плотным, что я потеряла его из виду за спинами людей. Я закрыла глаза и слилась с музыкой, позволяя телу двигаться так, как ему хочется, рукам и ногам жить своей жизнью, отключила восприятие действительности, полностью отдавшись чарующему голосу и заводной мелодии. Еще не хватало забивать себе голову какими-то глупостями насчет мужчин. Они явление ветреное, непостоянное, а музыка вечна!
Очнулась от того, что мне аплодировали. Том и Густи кинулись обниматься. Даже стало обидно, что песня такая короткая. Ко мне подходили какие-то мужчины, трясли руку, говорили, что я была великолепна. Да я и сама это все знаю. Мне хотелось, чтобы этот танец увидел всего один мужчина. Тот, который сидел далеко и трепался с какой-то тупой девицей. Восторженный Том умчался за коктейлем, «чтобы отметить», Густи вызвался проводить до нашего столика, можно подумать, я заблужусь. Эта опека начинала с одной стороны веселить, а с другой — раздражать.
Но до столика мы не дошли, меня догнал старинный друг Дмитрий. Он жеманно обнял за плечи и прикоснулся губами к щеке. Я прикусила язык, чтобы не расхохотаться. Вид у Густика был такой, словно у него из рук вырвали синюю птицу. Подлетел Том. Почему-то без коктейлей. За то с таким взглядом, что я поняла — Димке сейчас мало не покажется! Но Дима не обратил ни малейшего внимания на ревностные взгляды моих спутников, ласково заворковал на ушко:
