Лора Флоранд - Француженки не играют по правилам
Саммер закрыла глаза.
– Вот что, Дом, – сказал Люк. – Та премия блогеров «Лучшие Эклеры в Париже». Ты подкупил судей? Или думаешь, они просто не могут дать ее мне? А тебя, Сильван, почему не было в списке? Еще не научился делать настоящую выпечку?
Такие разговоры следовало относить на счет того духа товарищества и взаимовыручки, которое возникало у мужчин, выдерживающих трудности совместной работы в безжалостных кухнях. Они искали любой повод выпустить пар, чтобы не поубивать друг друга – и они же могли создать все, что угодно, будучи сплоченной командой.
И поэтому Люк после многих лет руководства самыми жестокими кухнями – в ресторанах с тремя звездами Мишлен, в лучших отелях – без особого труда смог направить простую беседу подальше от обсуждения Саммер, особенно когда позволил им поддразнивать его.
Время шло. Во время общего разговора мужчины перешли на узкопрофессиональные темы, так как работа поглощала всю их жизнь. Женщины, перестав говорить о детстве Саммер, обсуждали… ни много ни мало, как спасти мир. Саммер забыла о себе. Разговор зашел о выращивании какао, экономической политике, правительственных налогах и сборах, о влиянии племен на политику и о мелких фермерах в Западной Африке. Саммер ничего обо всем этом не знала. Но чувствовала, о чем надо спросить, будто каждый вопрос и каждый ответ были частью сложной пятимерной мозаики, которую она собирала для Кейд и Джейми. Как только сестры Кори перестали предвзято относиться к Саммер, обсуждение стало живее, и не было пределов их фантазии, когда они планировали преобразование производства какао. Это было совсем не то, что давать деньги ее парням в начале их карьеры. Разве кто-либо из ее бывших когда-нибудь понимал, как она нацеливала их на мечту?
Теплые, счастливые женские голоса заставляли гореть его кожу. Единственная уравновешенная женщина, которую он видел в юности, Паскаль Дюран, была его приемной матерью. Ее твердые, неулыбчивые, неустанные усилия сформировать из его дикого детства нечто приемлемое для себя самой задвинули ее на край его жизни, а Бернар Дюран быстро сформировал центр. Паскаль Дюран была сухим колодцем, когда речь шла о любви, которую так отчаянно искал Люк, в то время как у Бернара Дюрана он мог – если, конечно, был достаточно беспощаден к себе и безупречен – научиться гордости. После того как он покинул свою приемную семью, звездные кухни были жестоким и часто женоненавистническим миром, в котором выжило очень немного женщин. Только когда его коллеги начали устраивать свои семейные дела и приглашать его к себе на ужины, он увидел вблизи, как мужчина и женщина могут успокоиться и расслабиться друг с другом, увидел теплоту и любовь, которые могли поднимать настроение в целой комнате.
А видела ли нечто подобное Саммер? Внезапно этот вопрос пришел ему в голову. Ее отец говорил с ней так, будто его улыбчивая красавица дочь была каким-то ужасным разочарованием. Ее родители после четырех лет редкого общения с ней задерживались в отеле всего на несколько часов, чтобы опять в спешке бежать куда-то, к более важным, чем она, вещам?
Может быть, под ее улыбкой она была такой же неуверенной, запуганной и ищущей любви, как и он сам?
* * *Вот если бы дождь шел всегда и они укрывались бы от него в автомобиле, в комнате, под пледом, погрузившись в тепло друг друга…
Саммер прижала голову к стеклу, разглядывая пустые улицы, когда автомобиль отъехал от квартиры Сильвана. Как глупо. Следовало бы, наверное, попросить, чтобы другой автомобиль отвез Люка прямо домой.
– Значит, ты была милым ребенком? – Голос Люка, нежный и теплый, нахлынул на нее, будто темный дождь, в котором ей захотелось купаться, сняв с себя всю одежду. Но ведь она всегда хотела купаться в Люке. Он просто не подумал, что она много чего могла предложить взамен.
– Так они говорили, – сказала она, обращаясь к темным улицам.
– Они?
– Моя няня и, очевидно, Джули Кори. Думаю, моя мать тоже.
В стекле она видела отражение Люка. Он поднял руки и начал изучать ладони.
– Интересно, была ли ты чувствительной? И хрупкой? И легко ли можно было тебя ранить?
Его голос звучал как темная колыбельная, но в нем была одна странная нотка. Будто Люк пытался с большой заботливостью охватить умом нечто прекрасное, но чужеродное.
Даже огни Эйфелевой башни были погашены дождем в этот час, и она превратилась в почти невидимую тень. Саммер старалась не смотреть на нее, когда они пересекали мост Александра III.
– На самом деле я довольно сильная.
– Ты должна быть невероятно сильной, – согласился он, ошеломив ее настолько, что она взглянула на него. Он обвел пальцем вокруг ярко-синего пластыря, который она налепила ему на руку. – Но это иная сила, чем моя, и я, может быть… неправильно понял тебя. Сожалею, если причинил тебе боль, Саммер.
Ее сердце начало биться очень быстро. Она удивленно, будто отстраняясь, показала на Люка пальцем, отведя взгляд от окна.
– Кто, ты? Причинил боль мне?
Его руки сомкнулись вокруг ее бедер, и это прикосновение потрясло ее. Подняв Саммер, Люк посадил ее верхом на себя, управляя ее телом так легко, будто оно было… ничем.
– Ты и понятия не имеешь, как плохо я реагирую на отстранение, – сказал он.
Подсунув руки под ее пальто, он провел ими вверх по ее ребрам и охватил ладонями ее груди. Волна чувственности нахлынула на нее, и она задохнулась. Они были на заднем сиденье, и он просто взял ее тело, будто имел на это право. Ей захотелось застонать и потереться о него, умолять его сделать с ней все, что ему угодно.
Как же она ненавидит себя!
– У тебя, наверное, в детстве было много игрушек? – спросила она.
Он полностью охватил ее груди ладонями, лаская их гибкими, ловкими пальцами, следя за выражением ее лица. Она вздохнула и наклонилась вперед, и те же самые руки отстранили ее.
– Нет, не было. – Его резкий голос сомкнулся вокруг нее, как наручники на запястьях. – У меня почти не было игрушек, но я сохранил те немногие, что у меня были. – Его большие пальцы нажимали на ее соски, очерчивая круги, заставляя Саммер выгибаться от наслаждения. – Сохранил навсегда.
Люк пересадил Саммер на сиденье. Она смотрела на него, ничего не понимая. Что-то дикое промелькнуло в его лице, и затем его руки вылетели с быстротой молнии и застегнули ее пальто как раз перед тем, как открылась ее дверь.
Саммер посмотрела на швейцара, держащего зонт для нее, и затем назад, на Люка, но ничего не видела, будто ослепла. Люк уже выскользнул из автомобиля со своей стороны. Она неловко вылезла из машины, выпрямилась, покачнувшись, и бросила взгляд на Люка поверх крыши автомобиля.
